птала в бреду:
Барон, я вас очень люблю.
Ануке тоже хотелось бредить, катая голову по подушке. Она думала о
любви, как о необоримой болезни, которая поражает.
8 .
Анука ходила в другую школу, и она была еще тревожнее прежней. А идти
туда было опасно: Собачью Площадку ломали, и они с Томой и Галей в соп-
ровождении кого-нибудь из провожатых крались по проложенным над котлова-
ном доскам, а под ними внизу стояли, опершись на лопаты, могучие женщины
в робах, подпоясанные ремнями, и, подняв головы, говорили:
- Наверно, сегодня последний раз тут идете. Завтра хода не будет.
Ануке будто грелку прикладывали к щекам, так ей было стыдно, что ко-
локольчик школьной юбки, опущенный вниз, не может защитить ног в корот-
ких чулках, не расчитанных на такой неожиданный ракурс.
Стояло начало мая. Дома ждали, когда можно будет забрать Анукин днев-
ник и отправиться на дачу. Нука выходила во двор и, обещая не выскальзы-
вать из-под окон, все-таки утекала в соседние смежные дворики и закоул-
ки. Их заливала теплынь. Пробежав проходным, она попадала во дворик с
земляным, неасфальтированным, утрамбованным, будто в погребе, полом, с
кустами сирени у деревянных доживающих стен. Там обитала другая детвора,
и мальчики имели силу лоцманов на чужой и опасной реке. Когда гонялись
за кем-то, играя в колдунчики, там кричали:
- За одним не гонка - человек не пятитонка!
На краю двора стоял темный, без стекол, мертвый колосс, поднявший ка-
менный фасад под облака. Строительный план крушил по живому, сметая и
угрюмые, похожие на утесы, каменные дома, и палисадники у куриных сара-
ев, и допожарные скородомы. Так ломился Аль-Мамун в пирамиду, тараня
насквозь. У площади Арбатских ворот, загородившись руками от ужаса на-
висших над нею зубьев ковша, стояла церковь Симеона Столпника, пережи-
вая, как ей мнилось, последний день своей жизни. Она была обугленна и
черным-черна, как головешка. Будущий проспект обозн |