не изменились.
Он продолжал разглядывать Бена, опасливо, зачарованно и с тревогой.
Бен Кэссой, с которым он дожидался автобуса на утреннем нью-йоркском
снегу, удивительно походил на дельфина, а в едких водах школьного бассейна
он и двигался, как дельфин, легко и игриво. На суше же он, высокий,
сутулый и близорукий, то и дело о что-нибудь спотыкался. Но теперь он
двигался с энергичной сдержанностью Зии, и лоснистая кожа его обветрилась
до суровой прозрачности парусины, а круглое, моргающее лицо - с дельфиньим
лбом, по-дельфиньи клювастое, по-дельфиньи лишенное теней - погрубело,
замкнулось и накопило столько темноты, что хватило бы и на замок
крестоносца. После семи лет разлуки Фаррелл, разумеется, готов был увидеть
и ставшую чище кожу, и первую седину, но мимо этого человека он прошел бы
на улице, и лишь отойдя на квартал, обернулся бы неверяще и изумленно. Тут
Бен по старой библиотечной привычке сунул в рот костяшку левого мизинца, и
Фаррелл машинально произнес:
- Не делай этого. Мать же тебе не велела.
- Если тебе можно щелкать в классе пальцами, да к тому же пальцами
ног, так и я могу грызть мизинец, - ответил Бен.
Зия, подойдя, молча встала с ним рядом, и Бен обнял ее за плечи.
- Это мой друг Джо, - сказал он ей. - Он стаскивает под столом
башмаки и черт знает что вытворяет своими ступнями.
Затем он глянул на Фаррелла и поцеловал ее, и она прижалась к нему.
Немного погодя, она ушла переодеваться, а Фаррелл начал рассказывать
Бену про Пирса-Харлоу и открытый зеленый автомобиль, но рассказ получился
сбивчивым, поскольку Фаррелл толком не спал уже тридцать шесть часов, и
теперь все они на него навалились. Поднимаясь по лестнице на пути в
свободную спальню, он вспомнил о двух недавно разученных пьесах Луиса
Милана, которые ему хотелось сыграть Бену, но Бен сказал, что ониподождут.
- У меня в девять занятия и после еще работа на кафед |