Да разбей тебя паралич, зараза! В восьмой раз тебе повторяю — отвали! Без
тебя тошно!
Но эта образина и не думала отваливать. Она выпала минуты три назад прямо из
стены и сразу принялась целенаправленно наезжать на меня. То есть посвоему,
конечно, наезжать — она наползала, накатывалась, протягивая в моем направлении
короткие толстые отростки — ложноножки что ли? — норовя то ли подмять, то ли
всосать меня в свою бесформенную зеркальнопереливчатую, словно ртуть, тушу. И
что мне не нравилось больше всего — помимо, естественно, самой твари, — так это
то гробовое молчание, с которым она меня домогалась. А вот быстротой и
поворотливостью ртутный холодец явно не отличался. И это радовало.
Было, правда, не совсем ясно, почему амебапереросток так настырно
добиралась именно до моей персоны: в просторной прямоугольной комнате со стенами
и потолком, испускающими густожелтое свечение, где я очнулся примерно пять
минут назад, кроме меня еще находилась бесчувственная герла.
Это была одна из тех двух девчонок, к которым Пончик вчера на танцах делал
попытки клеиться на спор. Но не та, что отвесила ему затрещину. Затрещину!
Пончику! Ха! Жаль, не пришлось у него потом спросить, чем же он ее в порыве
отчаяния так шокировал. А та, что стояла чуть позади своей драчливой подружки и
при получении Пончиком затрещины потрясенно взялась рукой за щеку. Да, знатная
вышла затрещина, звонкая! На всю танцплощадку — музыка как раз только смолкла.
Было чему потрясаться.
Когда я подоспел к Пончику на выручку, пока его не начали бить ногами, та
коза, что ему влепила, уже гордо хиляла в направлении выхода. А вторая так и
стояла напротив униженного на глазах всей тусовки Пончика, сочувственно на него
глядя, и, похоже, набиралась храбрости, чтобы его утешать… Я еще, помню,
подумал, что, прояви Пончик долю сообразительности, он, возможно, мог бы
добиться здесь успеха.
А вот что было дальше?..
Очухавшись в этой таре для лимонов наедине с безмятежно дрыхнущей герЛо |