Или январь в этих краях был для Павла Антоновича Селянина самым
злосчастным месяцем, или так совпало, но как и два года назад рейс в
такой же вьюжный день выдался хлопотным и долгим. Задержался под
загрузкой в Хребтовске, а к вечеру не на шутку запуржило. Хребтовские
шоферы уговаривали переждать непогоду, да разве в такую ноченьку
заснешь где-нибудь, кроме своего дома.
Лучи фар меркли в кутерьме снега, по обе стороны дороги кюветы
будто дымились, и "дворники" не поспевали счищать налипавший на стекло
снег. Павел Антонович тормозил, сшибал снег рукавицей, жался коленями
к разогретому мотору и все озирался: не проскочить бы в этакой
круговерти известную всей округе кривую березу с обрубленной молнией
вершиной...
А в тот день два года назад домой он приехал веселым. Фрося -
тогда еще живая была, царство ей небесное, - покосилась недоверчиво и
губы поджала сердито: не приголубил ли где стопку? А он радовался, что
в метельную ночь не довелось нигде "загорать", и выспится дома, в
тепле. А чему радовался? Кабы знать все наперед, нарочно бы тормознул,
пусть бы самого засыпало снегом, зато, может, отвел бы лютую беду...
Жадно поужинал и прямо из-за стола - даже телевизор не стал
включать - в постель: разморило от сытости и тепла. Дремал уже, но
вдруг, точно кольнуло что в сердце, вскочил: где же Юрка? Фрося
успокоила: "Прямо уж - припозднился! Десяти еще нет. Дело молодое. И
получка у него сегодня. Может, где и посидит с приятелями... А может,
сам Федор Иннокентьевич, - она нараспев произнесла это имя, - опять
куда послал по работе".
- Сам-то он, конечно, сам, да только Юрка при нем не зам, - хотя
и в рифму, но сварливо возразил ей Павел Антонович. - Двадцать пять
парню, пора бы уж настоящее дело в руках держать, а он не поймешь кто:
экспедитор не экспедитор, особоуполномоченный при Федоре
Иннокентьевиче... Вот засиживаться с дружками Юрка |