не тревога, проявляемая и Большаковым, и Смирновым, и Шатровым:
"Да, - шевельнулся Захар, - у каждого из нас своя чудинка. Иначе тихая жизнь
была бы, как
стоячее болото. Только, когда непонятно, что за чудинка, отчего она, -
беспокойно как-то".
В умении рисовать людей в их подлинной сложности, заинтриговав читателя
этой
сложностью, несомненное достоинство Анатолия Иванова как писателя. Почти убедив
нас в
том, что и Фрол, и Устин, и Пистимея - люди как люди, не без недостатков, но и
не лишенные
несомненных достоинств, он все чаще разрывает повествование о текущих днях и
событиях
ретроспекциями - экскурсами автора и самих героев в их прошлое. И перед
ошеломленным
читателем раскрываются Анисим Шатров в подлинном благородстве и величии его
души, Фрол
Курганов в неповторимом драматизме его судьбы, а Устин Морозов в беспримерном
зверстве
его существа. Происходит это не вдруг, не сразу. Сначала автор приоткрывает
завесу в
драматическое прошлое Фрола Курганова, многого, самого главного пока
недоговаривая. Затем
о своем прошлом рассказывает Анисим Шатров, тоже кое-что утаивая пока. В
результате того,
что Фрол и Анисим пропускают собственное прошлое перед своими глазами, читатель
получает
возможность глубже вглядеться в их внутренний мир, ощутить движение, развитие
его, борение
разных, порой противоположных мыслей и чувств. А то, что ни герои, ни автор не
говорят
самого главного, держит читателя до конца произведения в напряжении. С
раскрытием
характеров Фрола Курганова и Анисима Шатрова связаны наиболее сильные по своему
драматизму сцены в романе, в частности, сцена гибели Марьи Вороновой, попытки
Демида
Меньшикова растерзать Захара Большакова и полностью проявляющая образ Анисима
Шатрова
сцена самосуда, учиненного им над Филиппом Меньшиковым.
Если Фрол Курганов и Анисим Шатров раскрываются главным образом через
обращение
их к своему прошлому, то образ Устина Морозова складывается из подробного
авторского
рассказа о его |