ромным усилием воли я заставила себя отвести от него
глаза, но тайком продолжала наблюдать за ним, притворяясь, что читаю меню,
начертанное мелом на доске и видное мне через его левое плечо. Он был не из тех,
что
убивают наповал своей неотразимой внешностью. Он не был похож на голливудского
актера. Скорее о нем можно было бы сказать, что во внешности его была некая
суровость.
Он внушал доверие, и было нетрудно представить, как какой-нибудь неудачник
изливает
ему свои невзгоды или как женщина рыдает на его широком плече, поверяя ему свои
горести.
Трудно было сказать, темно-каштановые у него волосы или черные, но было
заметно,
что они волнистые. Черты его лица были правильными, но не такими, чтобы привести
женщину в экстаз. В определенном смысле они были не лишены приятности, но
главное,
что он производил впечатление человека доброго и спокойного. И в то же время в
нем
чувствовалась сдержанная энергия, а в глазах его, когда он обводил ими зал, то и
дело
появлялся блеск. Разумеется, блеск его глаз можно было бы объяснить очень
просто, а
именно тем, что он уже успел хорошенько хлебнуть.
Я заказала белого вина, и выбор мой оказался правильным, поскольку это
давало мне
возможность еще понаблюдать за незнакомцем. Вино мне подали в пластиковом
стакане,
и это было хорошо, потому что, если учесть ужасное состояние моей нервной
системы, с
меня стало бы и хлопнуть стакан об пол.
Конечно, я не могла не думать о том, что из-за моего нелепого поведения, по
всей
вероятности, погибла молодая женщина. Она лишилась возможности радоваться жизни
в
течение еще нескольких десятков лет. И все это потому, что я не смогла заставить
себя
произнести всего несколько слов: "Кстати, не трогай этот кекс. Он может быть
отравлен".
"Но ведь это был несчастный случай, - пыталась я убедить себя. - У меня не
было ни
намерения, ни плана убивать ее. В моих действиях, а точнее, в моем бездействии
не было
ничего преднамеренного". Хоть я и н |