родке Тычин люди разных национальностей жили мирно. Но все же мы
всегда испытывали страх перед кузнецом, который жил наискосок от нас. Если он
напивался? случалось это чуть ли не каждый день, за исключением воскресений и
праздников, когда он шел в церковь, ибо был благочестивым католиком,? он бушевал
перед дверью своего дома и грозился превратить всех евреев в фарш. В
действительности он не обидел и мухи. Но все евреи в округе запирали двери на
большие замки и тяжелые цепи. Пока этот грозный великан не протрезвлялся и вновь
не становился добродушным соседом, они не рисковали высунуть нос на улицу. Страх
сидел глубоко в их душе.
Наше детство проходило грустно и безотрадно. Никто не рассказывал нам сказок. Мы
не знали игрушек, на это недоставало денег. Да и времени у родителей. Отец был
единственным кормильцем семьи. Ему приходилось кормить десять голодных ртов,
раньше даже двенадцать. Двое детишек умерли еще до моего рождения. Моя мать была
почти постоянно беременной, часто болела. После моего рождения она окончательно
расхворалась. Я оказалась "трудным" ребенком еще при появлении на свет. Весила
больше, чем нужно. Эти роды доконали ее. Она стала сердечницей. После меня она
родила еще троих и умерла сорока шести лет.
Нам восьмерым было не до игр, да и не до смеха. Однажды наши родители совершили
"дальнее путешествие", в районный центр Ржешев, на свадьбу родственников. Ночью
они вернулись домой и привезли нам медовых пряников и другие лакомства, а мне,
самой маленькой, игрушку. Первую игрушку! Кукольную лампу из фарфора, завернутую
в бумажную салфетку. Неописуемая радость! Несмотря на поздний час, вся орава тут
же проснулась и в одно мгновение проглотила все лакомства вместе с крошками. А
я, ну а я от восторга схватила лампу и ударила ею по скамейке. Глядела я на
осколки и горько плакала, пока меня не стало клонить в сон. Мать отнесла меня в
кроватку. Долго я не могла примириться с этой потерей. Собственно, лишь когд |