видим родных.
Отпуск. Жена. Ребенок. Три недели назад я мечтал провести рождество дома. И
считал это вполне возможным. Интересно, как выглядит сейчас моя квартира в
Шварцвальде? Наверняка дома стоит елка, украшенная свечами. Разумеется, у моей
жены немало забот. Мои подчиненные вряд ли представляют, что делается на родине.
Я не сказал им всей правды, чтобы без нужды не пугать их.
Разговор пошел о доме. Недавно некоторые из нас получили письма и даже крошечные
посылочки (не более ста граммов). Их доставили самолеты. Мне прислали фотографии
сынишки. Фотографии переходили из рук в руки. Вайс показывал снимки своей жены и
двух маленьких дочек. Эрлих был еще не женат, но носил с собой фотографию
матери. Шнайдер женился незадолго до отправки нашей роты во Францию и не успел
завести детей.
В блиндаже стало тихо. Разговор постепенно пошел на убыль. Его не смог оживить
даже Вайс. Каждый думал о своем, вспоминал близких и родных, которые находились
далеко отсюда. Когда-то удастся увидеть и обнять их?
Я вышел из убежища наверх. Туман так и не рассеялся. Казалось, вот-вот пойдет
снег. Стало совсем темно: не видно было даже вытянутой руки. Со стороны фронта
иногда доносилось стрекотание пулеметов, да где-то далеко ухала артиллерия.
Наверное, в такую погоду противник отказался от активных действий. Окруженные
все равно никуда не денутся, раз попытка армии Гота прорваться на помощь была
отбита.
Сколько я ни напрягал зрение, ничего не было видно. Наконец разглядел обломки
грузовика. Значит, чтобы пройти к операционной, нужно взять вправо, а потом
тридцать шагов влево - и я в штабном блиндаже.
Ощупью я спустился по лестнице, нащупал ручку двери. Из радиоприемника доносился
бодрый голос диктора: "Говорит Сталинград. Мы находимся у развалин Тракторного
завода на самом берегу Волги, которая блестит у нас перед глазами. Здесь, на
берегах крупнейшей реки Европы, стоит на посту германский часовой. Это солдат
Сталинграда. Вы сл |