а дальше - Патриаршие пруды кипели и пузырились
народом, на куполах собора Василия Блаженного яростно клокотал свет сотен
прожекторов -
в то время как на Красной площади разворачивалось действо рекламной кампании
"кока-кола".
Леонид Парфенов в красном трико и Антон Комолов - в синем - метались на крышке
Мавзолея в обжигающем танго - то сплетаясь друг вокруг друга, то разрывая
объятия, - так
стремительно, что жадному глазу видеокамеры, светящемуся с зависшего над
Мавзолеем
вертолета, представлялись ожившим логотипом рекламируемой фирмы. Борис Моисеев в
белом
саване и с накладным горбом из орденской подушки бил в колокола, Юлия Меньшова,
лучась
неестественным блаженством, плескалась в исполинской ванне, наскоро воздвигнутой
под
кремлевской стеной, первый президент России Борис Ельцин, стоя в самом центре
площади,
размахивал беспалой рукой, как будто принимал парад, хотя никакого парада не
было, если не
считать солдат почетного караула, с медальными лицами марширующих вокруг
Меньшовой, в
то время, как та, по обыкновению мило дурачась, показывала из воды - то одну, то
другую -
розовые коленки и пачкала хлопьями пены рясы караула, светло-голубые, как пламя
Вечного
огня, на котором Отар Кушанашвили жарил целого барана - не в порядке
запланированной
программы праздника, а для себя.
Впрочем, жарили, кажется, не барана, а самого Степана Михайловича. Но он
этого уже не
мог знать, потому что негр в длинном зимнем пальто, который по причине обучения
в
столичном институте был гуманнее своих соплеменников, посредством
сострадательного удара
дубинкой из пальмового дерева избавил главного редактора журнала "Саратовский
Арарат" от
дальнейших мук.
- Н-да... - услышал он голос, зыбко плывущий откуда-то издалека. - Ошибочка
вышла.
- Ошибочка - это точно, - подтвердил другой голос, тоже далекий, но вместе
с тем
какой-то поганенький... извращенненький какой-то - такой... который мог
принадлежать
родному сына маркиза де Сада, с |