всего любил тишину, часто грелся на солнце, питался корнями и ягодами, да еще
рыбой, которую ловил в горном ручье, протекавшем возле поляны. Пообедав
хорошенько,
он ложился под дерево, облизывал свои лапы и дремал, и, быть может, ему даже
снились
сны.
Он подолгу пристально смотрел вниз, где простиралась привольная прерия,
уходящая в
бесконечную даль. Время от времени по просторам прерии темным потоком
передвигались
черные ревущие массы, они застилали холмы и долины словно движущимся ковром.
Иногда
вдоль края этих передвигавшихся потоков живых существ поднимались облака пыли, и
до
перевала доносился едва различимый, далекий вой волков, потом более
пронзительный,
более дикий звук, и бой барабанов, и ритмический гул. Медведь проявлял тогда
явное
беспокойство.
Что же там происходило? Это передвигались сплошным черным потоком
бесчисленные
стада бизонов в сопровождении свор койотов. Высокие меднокожие люди спешили сюда
легкой походкой; они собирались здесь целыми племенами и загоняли бизонов в
наскоро
сколоченные корали и там убивали их, стреляя из лука. Это происходило еще в те
далекие
времена, когда у индейцев не было лошадей.
Медведь все видел и слышал. Но никому не известно, что за мысли роились в его
голове,
какие чувства волновали могучего зверя, когда он долго всматривался своими
маленькими
проницательными глазами в ту далекую, неизвестную ему страну с ее необъятными
просторами и незнакомыми обитателями. То не были родные места гризли, и он
никогда
туда не ходил. А могучая сосна, великан среди деревьев и тоже старая, как и он
сам, стала
для него как бы тихой пристанью - ему не было теперь так одиноко. Ему казалось,
что
сосна живая и что она его друг, хотя и была такая тихая и никогда не двигалась с
места. В
знак дружбы он сделал заметку зубами на стволе сосны.
И сосна, которую никто не трогал с того самого дня, когда четыреста лет назад
кролики
ранили ее своими крошечными зубами, вдруг почувствовала неведому |