амо собой, без всяких усилий втягивая все
три пальца, кончики, первый сустав, второй...
- Самое главное - растянуть твой девический барьер, а это значит растянуть
тебя. Я человек твоей мечты, Абигейл. Не
сопротивляйся, откройся, я не толще, чем эти три пальца вместе. Вот так.
Сжимай... расслабься... это определенный ритм, как
в танце. Позволь мне открыть тебя, Абигейл, сделать такой мокрой, чтобы я утонул
в тебе.
Но пока, кажется, она тонула сама. В наслаждении.
Значит, вот что делают вместе мужчина и женщина. Непередаваемо интимно...
Лучше всякой фантазии, всякой книги.
Жаркие томительные ощущения, хрипловатый тембр голоса Роберта выманили Абигейл
из надежного убежища ее
викторианского мирка в мир запретной чувственности, о чем она всегда мечтала.
Откинув голову, она позволила пальцам делать с ней все: возбуждать,
раскрывать, как створки раковины, проникать
глубже, еще глубже, пока она не задохнулась, и...
- Как он брал тебя в мечтах?
Опять Роберт вторгся в ее грезы.
- Я... я лежала на спине.
- Мои пальцы по-прежнему причиняют тебе боль?
- Нет.
Она приподняла бедра, чтобы принять его в себя.
- Чего ты хочешь, Абигейл?
Безумного, сладостного наслаждения.
- Больше!
Он неожиданно отстранился, уперся кулаками в подушку по обе стороны ее
головы. Жесткие волосатые ноги развели ее
бедра еще шире, огромный жезл, обжигающий и твердый, уперся во врата ее лона.
- Вот так? - прорычал он. - Именно так ты теряешь невинность в мечтах,
Абигейл? С широко раздвинутыми ногами?
- Да.
Абигейл вцепилась в его мокрые от пота плечи. Под ладонями перекатывались
мускулы, настоящие, не выдуманные.
Она жадно провела руками по его спине, ощутив мышцы, которых у женщин не
бывает, впилась ногтями в маленькие
упругие ягодицы, сохраняя в памяти его тело на все долгие пустые месяцы и годы,
что лежали впереди. И все это время его
непокорная плоть подрагивала и пульсировала у ее лона. И она была широко раскрыт |