ка, похоже, не удалась, прозвучала фальшиво. Она не осуждала его во мраке ночи.
Очевидно, судит сейчас,
иначе не издевалась бы над ним.
Ярость, охватившая его, удивила самого Мохаммеда.
- Вглядитесь пристальнее, мадам, - отрезал он. - Я лишен не только волос.
Ее глаза расширились. Он предложил ей золотой соверен. Сколько еще денег
потребуется, чтобы она приняла его при
свете дня? С такой же готовностью, как и во мраке ночи.
Она опустила глаза и несколько секунд пристально рассматривала его. Ее язык
быстро облизнул сухие губы.
- Вы не столь... огромны, как прошлой ночью, но это вполне объяснимо.
Если только она не притворяется, значит, чересчур наивна. Мохаммед
нахмурился. Она шлюха, как же не замечает
очевидного?!
Как могла она не почувствовать прошлой ночью отсутствия той плоти, которая
делает мужчину мужчиной! Ведь она
сжимала его в руках! Как могла принять его за нечто другое? Не за того, кем он
был на самом деле? И это после того, как он
лежал между ее ляжек, вонзившись в лоно так глубоко, что даже ночной воздух не
мог пройти между их телами?
Если только...
- Кто вы?! - рявкнул он.
Она испуганно вскинула голову, бледность лица стремительно перетекала в
меловую белизну.
- Я уже говорила...
- Вы не шлюха, - дерзко бросил он.
Ни одна шлюха не упустила бы из виду того, что было так ясно. Его
непоправимое уродство.
Желудок его сжался. Но если она не шлюха, зачем заявилась в его комнату? И
что делала в его постели?
Он плакал, исторгаясь в нее, он, тот, кто сорок лет не знал слез! Она
обнимала его, утешала, любила так, словно привыкла
к мужчинам, которые кричали и сыпали проклятиями, стремясь найти облегчение в
женском теле.
Так кто же она?
Шли бесконечные напряженные секунды. Откуда-то донесся крик мужчины, звавшего
конюха, - лишнее напоминание о
том, что ночь прошла и новый день вступил в свои права.
- Я вдова, - призналась она наконец. Спокойно, без всякого страха. - Такая же
посто |