менно для этого нужны были послы. И они сделали то, что я
ожидал. Скоро я знал все, что мне
хотелось знать. Еще в год курицы (1237) хан кипчаков Котян, убежав от меня с
сорока тысячами кибиток, попросил убежища
у короля мадьяр Белы Четвертого. Вместе они смогли бы стать грозной силой. Но
дух Чингиз-хана не оставил монголов.
Послы сказали мне, что мадьярская знать, боясь усиления короля, поссорила его с
Котяном. Судьба жестоко расправилась с
беглецами - в одну ночь больше половины кипчаксих воинов было зарезано, хан
Котян убит, а оставшиеся в живых, грабя и
сжигая по пути мирные селения, ушли в Балканские горы. Бела Четвертый оказался
плохим воином. Он видел не дальше, чем
видит простой пастух. Ему казалось, что нет во всем мире такой силы, которая бы
отважилась посягнуть на его земли, и
потому он отказался от союза с орусутами. Когда мое стопятидесятитысячное войско
под водительством Субедэя, Менгу,
Гуюка, Орду, Кадана, Байдара, Бори, Пешек, Ногая, Бурундая и Кайду вошло в земли
Харманкибе, черниговский князь
Михаил послал к мадьярскому королю людей - он просил его выдать дочь за своего
сына Ростислава. Породнившись, они бы
смогли вместе выступить против нас. Но Бела Четвертый не дал согласия на этот
союз. Так же поступил он и по отношению
к князю Галицкому. Король мадьяр, видимо, считал, что у его дочери золотая
голова, а зад отлит из серебра.- Бату-хан лукаво
усмехнулся.- Но я во всем этом видел волю Неба. Что могло быть более
благоприятным, чем отсутствие единства между
мадьярами и орусутами? Сильными врагами могли оказаться немцы, но, как мне было
известно от лазутчиков-купцов, они не
верили, что копыто монгольского коня когда-нибудь ступит на их земли. Они
рассчитывали, что мы не мусульмане, и потому
даже надеялись использовать нас против арабов. В это время немцы стали
готовиться к походу на северные княжества
орусутов - на Новгород и Псков. Так начинался мой поход на мадьяр. Мы были верны
завет |