сложение, лицо
испанского гранда, на лоб надвинут берет, в сорок втором году он получил
воинский орден Почетного легиона за то, что перебил голыми руками шестерых
немецких солдат, охранявших какое-то укрепление в Тарантезе. "Это дело случая, -
сказал Альфонс награждавшему его после Освобождения префекту. - Они были на
своем месте, я - на своем, каждый выполнял свой долг, и все как-то само собой
вышло. Я вполне мог очутиться на их месте. И ведь у них были семьи". Альфонс -
лучший человек, какого мне довелось встретить на земле. Пятнадцать лет назад,
когда его провожали на пенсию, он угостил аперитивом весь персонал скобяной
лавки, веселились до полуночи, Альфонс развернул подарки, был страшно доволен,
всех благодарил, а на следующее утро в шесть часов был на своем месте. Отослать
его ни у кого не хватило духу. Он был и остался нашим самым первым - в смысле
"самым старым" - продавцом, но главная его роль в нашей семье - бессменная
нянька. Когда-то его нанял мой дед, которого он спас во время Сопротивления, и
Альфонс вырастил нас всех - моего отца, мою сестру, моего сына и меня самого, -
каждому в свой черед говоря одни и те же слова, читая те же книжки, с каждым
играя в те же игры и путая нас всех в памяти, в которой только и есть, что клан
Лормо да стихи его названного предка. В далеком 1915 году его младенцем
подобрали на скамейке в мемориальном парке Ламартина ("Альфонс де, член
Французской академии, 1790-1869. От города Экса с благодарностью") на берегу
исторического озера, где поэт, влюбленный в лечившуюся на местных водах
чахоточную деву, умолял время остановить свой бег; найденыша приняли монахини и
окрестили его Альфонсом Озерэ.
Альфонс упал около моего тела на колени и на мгновение застыл, прижав голову к
груди - послушать, не бьется ли сердце, потом встал, перекрестился и, тихо
повторяя мое имя, бережно опустил мне трясущимся заскорузлым пальцем правое и
левое веко. Слезы наполнили его глаза и потекли по щ |