ить! - говорил моим родным тот же полковник. У него все
книги о народных школах, о народном образовании, о земствах . . . Мы знаем, куда
это все
ведет!
- Таких людей, как Бурцев, нельзя щадить, - сказал он же арестованному А.,
уговаривая его выдать меня, - их надо топить, как щенят!
Предвидя возможность ареста, я в специальном ящике, на своем столе, куда не
могли
не заглянуть жандармы при обыске, сохранял кое-какие письма, рукописи, которые
давали бы жандармам обо мне то представление, которое мне хотелось. Это были
проекты моих литературно-научных работ, переписка с научными обществами и т. д.
Как потом оказалось, это действительно давало жандармам обо мне то
представление,
какое мне было нужно.
Через несколько месяцев сидя в Казанской тюрьме меня на почтовых, под конвоем
двух жандармов, отправили в Петербург. В Нижнем мне пришлось сутки просидеть в
местной тюрьме. В камере, куда я был посажен, я нашел на стене надпись:
"Владимир
Короленко арестован в Нижнем Новгороде. Завтра увозят в Петербург. Предъявлено
обвинение в письме, посланном из Казани в Петербург". Я понял, что Короленко был
арестован и послан в Петербург, потому что ему приписали мое перехваченное
письмо из
Казани. Разумеется, после первого допроса в Петербурге, Короленко был выпущен на
свободу, так как ошибочность ареста была очевидна. Впоследствии Короленко
заграницей
подробно мне рассказывал об его аресте и допросе.
В Петербурге меня посадили в Дом Предварительного Заключения. На допросах мне
предъявили обвинение в том, что письмо из Казани писано мной. Я отрицал это. Все
сведения были в мою пользу и через некоторое время я должен был быть выпущенным
на
поруки. Об этом сказали тем, кто приходил ко мне на свидание, и я ждал
освобождения со
дня на день.
Но вот однажды часа в два ночи, когда я уже (36), спал, в мою камеру вошел
тюремный надзиратель и заявил мне, что меня требуют со всеми вещами в
контору. Я
был убежден, что меня ос |