мой мальчик, - усмехнулся Бельгарат. - Видишь, как это просто,
стоит только втянуться.
Все лето и до поздней осени все четверо трудились, обустраивая дом и
делая его пригодным для зимовки. Эрранд старался помогать чем мог, хотя чаще
всего его просили пойти куда-нибудь поиграть и не путаться под ногами.
Когда пошел снег, весь мир, казалось, преобразился. Дом превратился в
надежное теплое убежище. В центральной комнате, где они ели и собирались по
вечерам, был сложен огромный очаг, дававший тепло и свет. Эрранд, который
все свое время, за исключением особо жестоких морозов, проводил на улице,
после ужина часто ложился на меховой коврик перед огнем и глядел на пляшущие
языки пламени, пока глаза его не начинали слипаться. А позже он просыпался в
прохладной темноте своей комнаты, завернутый до самого подбородка в теплые
пуховые покрывала, и знал, что Польгара осторожно отнесла его в комнату и
уложила в постель. Тогда он счастливо вздыхал и снова погружался в сон.
Дарник конечно же смастерил ему санки, на которых было очень здорово
кататься с близлежащих холмов. Снег был не очень глубок, и полозья не тонули
в нем, так что Эрранд так разгонялся на склоне, что мог по инерции
проскользить почти через всю лощину.
Но в один погожий морозный вечерок, когда солнце начало погружаться в
пучину багровых облаков на западном горизонте и небо окрасилось ледяным
бледнобирюзовым светом, сезон катания на санках увенчался знаменательным
событием: Эрранд взобрался на вершину холма, таща за собой санки. Внизу,
среди сугробов, виднелась черепичная крыша дома, все окна были ярко
освещены, струйка бледно-голубого дыма, прямая, как стрела, поднималась в
неподвижный воздух.
Эрранд улыбнулся, лег животом на санки и оттолкнулся. Ветер свистел у
него в ушах, когда он стремительно пронесся через долину и прямо-таки влетел
в березово-кедровую рощу. Он мог бы проехать и дальше, если бы не ру |