рогремело эхо отдаленного выстрела - бабах! Эхо
катилось и катилось, ему словно не было конца. Потом грянул второй, за ним
третий выстрел - ба-бах! ба-бах!
А следом раздалась заливистая трель голосов:
- Ольдрпо-дуи-дуи-дуо...
То, наверное, пели штирийцы, на сей раз принимавшие участие в охоте как
гости младшего отпрыска фамилии Ойосов и пустившиеся в непривычный для них
изнурительный гон по скалам на северо-западном склоне Шнееберга. Егерь и
ружьеносцы встали, прислушиваясь. Наконец до них донеслась звонкая медь
охотничьего рога. На сегодня с охотой было покончено.
Во дворе охотничьего замка стоял немыслимый шум, поднятый по большей
части штирийцами, которые только что вернулись с добычей в сопровождении
собственных ружьеносцев и слуг, привезенных ими из дома, - впрочем, похоже
было, что три молодых помещика из Мурегга на короткой ноге со своими
людьми и обращаются с ними отнюдь не как с подданными или прислугой. Надо
сказать, что все они - и господа и слуги - на первый взгляд были
неразличимо схожи между собой: у тех и других на загорелые лица одинаково
спускались пряди золотистых волос, из-под которых, будто крошечные осколки
ослепительно ясного лазоревого неба, сверкали голубые глаза, затененные
густыми бровями, до такой степени обесцвеченными горным солнцем, что они
казались почти белыми. Кроме того, что барон, что егерь носили одинаково
потертые кожаные штаны. В сенях гостей встречал молодой Ойос (заметим
попутно, что семья не слишком благосклонно взирала на его дружбу со
штирийцами, хотя бы из-за различия в вероисповедании): он поздравлял тех,
кому посчастливилось сегодня сделать выстрел, а других ободрял, суля им в
утешение больше удачи на завтра или послезавтра. Кое-кто из испанцев
вообще не выходил со двора, то ли потому, что их егеря еще не напали на
след дичи - отсутствие снега в эту на редкость мягкую позднюю осень не
благоприятствовало охоте на се |