ь придет в
себя.
И бедный Иван Васильевич остается один - приходить в себя, а наши герои
снова возвращаются в кабинет профессора.
Гена: Архип Архипыч, а может, вы меня опять разыграли? Как тогда, с
Митрофаном?
А.А.: Нет, Гена, не такой уж я любитель розыгрышей. Просто эти цари очень
разные. У Лермонтова Иван страшен, коварен, жесток, но по-своему даже
величествен. А у Булгакова он смешон и жалок.
Гена: Но ведь настоящий-то Иван Грозный наверняка был не такой, как у
Булгакова! Иначе его разве прозвали бы Грозным? Значит, ваш Булгаков все
выдумал!
А.А.: Не совсем. Булгаков хотел сказать, что даже самый жестокий, самый
страшный человек страшен лишь потому, что уверен в своей безграничной
власти над другими людьми. И потому, что эти люди своим рабским страхом в
нем эту уверенность поддерживают. Но стоит ему оказаться среди тех, кто его
не боится,- и он сразу же может стать совсем другим, смешным и жалким...
Гена: Молодец против овец?
А.А.: Вот именно! А против молодца-сам овца... И чтобы выразить эту мысль,
Михаил Булгаков взял и перенес грозного царя в непривычную для него
обстановку. Сразу слетели с него величественные одежды, а под ними
обнаружился самый обыкновенный человек, трусливый, жалкий, напичканный
суевериями...
Гена: А-а! Значит, тут дело не в том, что эти два Ивана - разные? Ну, так бы
сразу и сказали! Теперь я понял. Значит, у Булгакова - тот же самый Иван,
что у Лермонтова, да? Только теперь его в другую жизнь искусственно
пересадили... Так ведь такое с кем угодно сделать можно. В непривычной
обстановке кто угодно растеряется. Я вон тоже сперва как этого Ивана
испугался!.. Архип Архипыч! Это нечестно! Выходит, вы меня просто
перехитрили! Иван-то-один и тот же!
А.А.: (такого оборота он не ожидал). Бог с тобой, Геночка! Я и не думал с
тобой хитрить! Боюсь, что ты меня слишком буквально понял. Все-таки, что ни
говори, а у Лермонтова и у Булгакова - два совсем разных образа. Два разных
человека! Неужели зна |