европейской культурой и
соответствующим опытом. Обнаружив их у человека восточного происхождения,
люди, знающие жизнь Востока лишь с ее обыденной стороны, бывают удивлены.
Итак, если вообразить, что некий адепт откомандирован, согласно
приведенному здесь предложению, с целью доказать научному миру, что
существуют области знаний, еще не исследованные наукой, и вполне
достижимые для человека способности, об обладании которыми ученые пока
даже не смеют мечтать, - этот адепт может либо исполнять свое задание по
обязанности, либо взяться за него добровольно. В первом случае мы
вынуждены допустить, что оккультное братство обращается со своими членами
деспотично, в манере, которая, по моим наблюдениям, ему совсем не
свойственна. Во втором случае нам придется предположить, что адепт
добровольно принес в жертву то, что ему не только милее всего, но и
является для него высшей жизнью. Но ради чего? Ради выполнения задачи,
которую он считает не слишком важной, - конечно, лишь относительно, в
сравнении с другой задачей, в решении которой он может принять участие, то
есть с сохранением и, быть может, развитием самой великой науки. Но я не
хочу развивать свою аргументацию, потому что это вскоре потребует иного,
специального рассмотрения. На сей раз достаточно указать, что существуют
определенные соображения, не позволяющие принять метод убеждения, который,
по мнению обычных людей, является наиболее подходящим для того, чтобы
ознакомить современный интеллект с оккультными истинами.
Судя по всему, эти соображения и побудили Братьев благосклонно отнестись к
Теософическому Обществу, которое они рассматривают как более или менее
несовершенный, но, за неимением лучшего, подходящий инструмент для того,
чтобы выполнить определенную часть работы, в которой Братья искренне
заинтересованы, хотя в данный момент они и не готовы взяться за нее сами.
Что же это за специфические обстоятельства, в силу которых Теософическое
Общество, во многих отношениях несоверше |