, но и важнейшим средством самовоспитания,
основанного на самопознании.
Разумеется, Ягич могла откровенно рассказать обо всем Валку и
потребовать у него, как шефа, помощи в разрешении конфликта. Но ведь это
был путь, этически допустимый при одном существенном условии: она
противопоставляет объективным тезисам Валка такие же объективные
антитезисы, а не субъективную лирику взволнованной девушки, по имени Кора,
Кора Ягич.
Особенно скверно бывало к вечеру. Возможно, это было просто от
усталости, а может, от мягких красок заката, когда хочется, чтобы все было
хорошо. По-настоящему хорошо - без обмана или забвения. Но так или иначе
вечерами она не могла смотреть в глаза Альберта - настежь открытые глаза,
не помутненные настороженностью и недоверием.
На третий день утром Валк внезапно напомнил ей о пятом пункте кодекса.
Ягич побледнела. Валк отвернулся, отвернулся демонстративно, не скрывая,
что дает ей просто передышку.
Теперь уже нельзя было не ответить. Теперь непременно надо было
ответить. Но как? Ягич лихорадочно перебирала варианты: сказать, что он
заблуждается, что пятый пункт ни при чем? А детектор? Вот как! Значит, она
боится только детектора, а не будь его... Нет, нет, это не ее мысль, чья
угодно, только не ее! Может, просить о помощи? Но разве она уже исчерпала
себя, разве она не властна над собой? Нет, она не исчерпала себя, но ее
одолевают сомнения. Но разве нельзя работать сомневаясь?
- Нет, - очень спокойно произнес Валк, и она опять увидела эти чужие
глаза - глаза времени. - Нет. Мы лечим не роботов, а людей. Ваш скепсис,
или, если предпочитаете, неполная вера, заражает пациента. А пациент,
вспомните латынь, - это страдающий. Так вправе ли мы еще увеличивать его
страдания?
Это был не вопрос, это был категорический ответ, хотя Валк ни на
пол-октавы не повысил голоса.
А муки здоровых, мелькнуло у нее, увеличивать муки здор |