общила, что вернется вечером, а до того времени я могу позаботиться
о себе сам. Я вспомнил, что за свое короткое посещение она трижды назвала
меня развратным стариком. Это становилось у нее манией.
Откинувшись на спинку кресла, я попробовал проанализировать ощущение
слабого разочарования по поводу ее ухода, и мои мысли вернулись к
необыкновенной галлюцинации, которую я пережил накануне в лодке. Слова,
которые, как мне показалось, я услышал, могла бы произнести Шейла больше
года назад, когда я чинил прореху в одном из заграждений. Работа
продлилась дольше, чем я ожидал, и когда я наконец выплыл на поверхность,
Шейла смотрела на меня с кубрика "Карусели"; ее длинные волосы свисали, а
в глазах стояли слезы. Я вскарабкался на борт и крепко обнял ее, но она
еще долго дрожала...
Фразу, которая мне послышалась, могла бы сказать Шейла, но не Джейн.
Обласканная вниманием двух моих младших коллег и многих местных юношей,
Джейн пользовалась популярностью в Риверсайде и жила в свое удовольствие,
очевидно, мало задумываясь о будущем. Она никогда не оставалась в долгу и
при случае могла отбрить любого. И все же, несмотря на ее кажущуюся
развязность, я подозревал, что Джейн еще девственница...
Мои размышления прервал стук в дверь. Я прокричал, что не заперто, и
вошел Артур Дженкинс, двигаясь неловко, как любой больничный посетитель. И
как любой пациент, я первым делом посмотрел, что он принес. Артур принес
упакованную бутылку.
- Бренди, - сообщил он, разворачивая бумагу и ставя бутылку на стол
рядом со мной. - Где у тебя стаканы?
Очевидно, бренди предназначалось не одному мне.
Я указал на сервант. Артур нашел две маленькие кружки, задумчиво
посмотрел на них, потом наполнил и сел рядом со мной.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
Мы обменялись традиционными фальшивыми замечаниями и замолчали. Он
уставился в потолок, а я рассматривал свою ногу. Наконец он о |