ал на подъем, всякого, кто мешкал, немцы били плетками,
прикладами винтовок. Если же человек был болен или ранен и не мог быстро
подняться, он получал пулю в затылок. Сколько нас, пленных, осталось лежать
на обочинах дорог навсегда! Стоило во время перехода кому-то споткнуться,
упасть, как на него спускалась овчарка. Образовывалась свалка, собаки
загрызали людей до смерти. А фашисты покатывались со смеху, им было очень
весело.
Это была продуманная, строго направленная жестокость. Цель ее -
добиться того, чтобы мы постепенно потеряли свое человеческое достоинство,
превратились в покорных рабов.
От Киева нас погнали на запад. Конвойные офицеры были на конях, они
ехали по обочинам дороги, торопили нас, наезжали на идущих, били плетками,
стреляли в воздух из пистолетов. А через несколько переходов стали стрелять
в пленных.
Нас было несколько тысяч человек, людей не одинакового здоровья и
возраста, разной силы духа, выносливости. Естественно, что раненые, больные,
слабые здоровьем начали отставать. Охранники безжалостно пристреливали их.
Я был физически крепок, в расцвете сил, когда попал в плен. Но не
думаю, что только это помогло мне выдержать все нечеловеческое напряжение
тех дней, пересыльные лагеря. Помогли ненависть к врагу, которая разгоралась
с каждой минутой, и вера в час отмщения...
Большую часть пути мы держались вместе с высоким темноглазым
красноармейцем, которого звали Гаик Казарян. До плена я не знал его.
Познакомился, когда делал перевязки раненым. У него было пулевое ранение
правой руки выше локтя. Мы перебросились несколькими фразами. Выяснилось,
что он тоже родом из Крыма. Это нас сблизило. Я остался возле него.
Гаик оказался человеком практичным.
- Самое опасное теперь - отстать, - говорил он мне. - Отстанешь,
пристрелят, гады. Кому это надо?
И мы старались с утра, пока еще свежи силы, протолкнуть д |