Книга "Освещенные окна", Каверин Вениамин

Краткое описание/вступление:

а от мужа...
   По фотографиям было видно, что  он то носил, то не носил усы. Теперь он
всегда  носил  их. Я помню,  как однажды мама  зашла к нам с Сашей и сказала
нехотя, что дядя сбрил усы.
   -- Он  плохо выглядит,-- сказала она. --  Но не  нужно говорить ему  об
этом.
   И действительно, дядя  выглядел  плохо. У него запала верхняя губа, и в
этот день  было особенно  трудно поверить, что гродненская вице-губернаторша
была готова бежать с ним на край света.
   С утра до вечера  он играл  --  готовился  к концерту. Он надеялся, что
этот концерт сразу поставит его на одну доску с лучшими пианистами мира, тем
более что  дядя так  развил  руку,  что мог взять полторы октавы.  Только  у
Падеревского была такая рука.
   Видимо, болезнь, о которой я писал, на короткое время отступила.
   Он выбрал трудную программу -- Скрябина, Листа и на бис мазурку Шопена.
А если придется бисировать дважды -- вальс, тоже Шопена.
   Прежде  у  него  не  было  времени, чтобы как следует  приготовиться  к
концерту. Зато  теперь -- сколько  угодно. С утра до вечера он повторял свои
упражнения. Пальцы у него стали мягкие, точно без  костей,  и, когда он брал
меня   за  руку,   почему-то  становилось  страшно.  Я  просил  его  сыграть
что-нибудь, и он начинал энергично, подпевая себе, и вдруг  останавливался и
повторял трудное место еще раз... Еще... И,  забыв  обо мне, дядя принимался
развивать руку.
   Чтобы никого  не  беспокоить,  он играл очень тихо, но все-таки старшая
сестра,  у которой были частые головные боли, уставала от  этих однообразных
упражнений, и тогда мастер Черни переделал пианино таким образом, что на нем
можно было  играть почти бесшумно. Но фортиссимо  все-таки доносилось. Тогда
дядя  сказал,  что звуки ему, в сущности, не нужны и что глухота не помешала
же  Бетховену сочинить Девятую  симфонию!  И Черни снова пришел,  маленький,
курчавый, грустный, с коричневыми, пахнущими политурой руками. Он прочел мне
два стихотворения: "Черный ворон