олвия ознаменовалось тем, что Пикассо
выхватил из-под полы пиджака свой автомат и выстрелил в того, чье лицо
показалось ему самым тупым и удивленным. Выстрел Пикассо был командой к
действию - за две минуты весь зал превратился в бойню: не стало ни одного
чистого лица, ни одной рубашки или платья, не залитых кровью. В воздухе,
пропитанном кровавым паром, повис шок, и этот шок должен был вот-вот
смениться тем состоянием, когда люди готовы разорвать других людей на части,
и все почувствовали это, но первым почувствовал Миро, и он перемахнул через
стойку бара, а за ним - все остальные, словно чехарда, и нам вслед несся
настигающий нас визг, а из плеча бегущего последним Пикассо вдруг брызнул
фонтанчик не бычьей, а его собственной крови, и он обернулся на бегу и
увидел человека, из-за крови на лице и на всем теле напоминающего
раздавленный помидор, с настоящим, не водяным, пистолетом в руке.
Пикассо выхватил свой пистолет и застрелил помидора, почти не замедляя
бег. Я не заметил, как мы оказались в машине.
- Ты весь дрожишь, - сказал мне Пикассо. Он сжимал руку в том месте,
где она кровоточила.
- Я тоже перевозбудился, когда оказался на охоте в первый раз, -
признался Роден. - Как ты, Пабло?
- Отлично, - ответил Пикассо. - Заедем к Сарьяну?
- Конечно.
- Сарьян - наш лечащий врач, - объяснил мне Пикассо, и мы прибавили
скорости.
17. Веселые танцы
Пикассо отправился к доктору Сарьяну, который был примечателен хотя бы
тем, что принимал в любое время дня и ночи. Миро вызвался сопровождать
раненого. Мы с Роденом остались возле машины.
- А где Ван Гог? - спросил Роден. - Почему ты не с ним?
Не успел я ответить, как Огюст уже набирал телефонный номер.
- Винни, привет! Ты где?.. Тебе привет от Альбрехта Дали. Почему ты его
бросаешь одного?... Я, Роден и Пикассо... Ну и Альбрехт. Мы возле клиники
Сарьяна... Ничего |