тсутствие воображения! Каким черствым, каким
вульгарным стал твой характер! "Когда вы не на пьедестале, вы никому не
интересны. В следующий раз, как только вы заболеете, я немедленно уеду".
Сколько раз в омерзительных одиночках разных тюрем, куда меня сажали, я
вспоминал эти слова! Я повторял их про себя и думал, хотя, быть может, и
несправедливо, что в них кроется причина твоего странного молчания. То,
что ты мне написал, когда я и болел только потому, что заразился, ухаживая
за тобой, было, конечно, гадко, грубо и жестоко с твоей стороны, но для
любого человека писать так другому было бы грехом непростительным, если
только существуют грехи, которым нет прощения. Должен сознаться, что,
прочитав твое письмо, я почти физически почувствовал себя замаранным,
словно, общаясь с человеком такого пошиба, я навеки непоправимо осквернил
и покрыл позором всю свою жизнь. Конечно, мысль была верная, но до какой
степени верная, об этом я узнал только через полгода. А тогда я решил
вернуться в пятницу в Лондон, повидаться лично с сэром Джорджем Льюисом и
просить его написать твоему отцу и сообщить ему, что я решил ни в коем
случае не пускать тебя в свой дом, не позволять тебе садиться со мной за
стол, говорить со мной, гулять со мной, - словом, никогда и нигде не
бывать в твоем обществе. После этого я написал бы тебе, только для того
чтобы уведомить тебя о принятом мной решении, причину которого ты
неизбежно должен был бы понять. В четверг вечером у меня все уже было
готово, когда в пятницу утром, завтракая перед отъездом, я случайно
развернул газету и увидел телеграмму, где говорилось, что твой старший
брат, истинный глава семьи, наследник титула, опора всего дома, был найден
в канаве, мертвый, а рядом с ним лежал его разряженный револьвер.
Ужасающие обстоятельства, при которых разыгралась эта драма, - несчастный
случай, как выяснилось впоследствии, но тогда |