запомнила это, - отчетливо заговорила
Бутакова, сверкая белизной безукоризненных зубов, - в парламенте
обсуждался только этот вопрос: идти ли им на Севастополь? И вот все, все
они, все эти лорды Пальмерстоны, и Россели, и другие решили: непременно
идти! Вот...
Она даже не сочла нужным договорить: вывод и без того казался ей
ясен, и кроткие карие глаза Сусловой снова обеспокоенно обратились на
Грейга, но Грейг возразил веско, как взрослый в толпе детей:
- С нами воюет ведь армия, а не парламент! Мало ли чего хотелось бы
парламентам, где сидят всякие рябчики!.. Я сказал "воюет", но ведь союзная
армия ни разу пока еще не видела нас, а мы ее. Нам известно даже, что в
армии союзников существуют большие несогласия среди командующих... А
последний манифест Луи-Наполеона вам известен? Вот этот манифест гораздо
ближе к истине. Там прямо так и говорится: "Враги наши от Балтики до
Кавказа не знают, куда мы направим решительный свой удар..." Видите ли,
какая нам объявлена милость? Не знаем и не будем знать, пока удар не будет
нанесен! Вот как сказано! Мы можем только догадываться, что не в
Севастополь, а...
Высказать догадку эту Грейгу так и не удалось, потому что как раз в
этот момент музыканты полкового оркестра, помещенные вместо хоров на
деревянном помосте под потолком, грянули туш: командир Бородинского полка
Веревкин-Шелюта 2-й почтительно встречал начальника своей семнадцатой
дивизии, генерал-лейтенанта Кирьякова.
Знаменитый своим голосом, темно-малиновый от большого количества
ежедневно выпиваемых им крепких напитков, с голубыми бакенбардами и усами
и с голым, как ладонь, черепом, низенький, но на высоких каблуках с
гремучими огромными шпорами, всячески стремящийся поддержать о себе мнение
как о боевом генерале-рубаке, он прежде всего справился у Веревкина,
передернув широкими ноздрями:
- Командующий будет?
- Обещался |