и, да поздно было. Михаил поехал
на поселение в чем из дома ушел -- в полупальтишке легком.
Настин возраст был двадцать два неполных года, стала сама себе хозяйка.
Первое время сильно боялась, что с голоду они помрут или вообще пропадут, но
постепенно жизнь устроилась. И здесь, странное дело, без Дворкина не
обошлось. Зашел как-то ближе к вечеру, за стол сел, помолчал, потом как
перешагнул: я погреб пришел у тебя в аренду снять. Для колхоза. Он у тебя
сухой, просторный, нам под картошку подойдет. -- Где же я свою хранить
стану? -- Отделим тебе угол.
За подпол платил Дворкин деньгами, не велико богатство, но постоянное
подспорье. Другие деньги Насте добыть было нелегко. Через короткое время
вызвал ее в правление: такое дело, Кузнецова, закон вышел уменьшить наделы
единоличникам. Одно исключение для тех, кто трудится в колхозе и
вырабатывает минимум трудодней.
Согласилась Настя, куда деваться. Иначе землю урезали бы вдвое. Стала
она ходить на работу в колхоз. Платили натурой: капусту выдадут, моркови,
ржи, а денег мало получалось -- когда 10 копеек на трудодень, когда 15.
Осенью продавала Настя картошку со своего участка, еще корова у нее
осталась. Тем и жила. Работала с утра до вечера, а денег -- только, чтобы по
миру не пойти. Цены стали -- не дотянешься.
Дворкин не забывал Настю: где можно, подкинет, подскажет. Переплела их
судьба, но перегородка оставалась. Тонкая, тоньше бумаги, а нарушить не
решались. От Михаила пришло письмо. Жил на спецпоселении в Коми, писал, что
здоров, валит лес. Потом стало глухо. Дворкин женился на учительнице, жил
по-старому в Орлове, каждое утро ему подавали колхозную лошадь. Умер Настин
отец, мать дом продала, уехала жить к старшей дочери. Война нагрянула и
ушла, от Михаила не было вестей. Дворкин пришел из армии, опять
председателем сделался. Иногда заходил.
Уходил Настин бабий короткий век. К |