носить. На брата и сестру.
Да, брат хотел уехать в Польшу, но это брат, а не я...
-- Ишь ты, овечка, -- кричал следователь. -- Не понимает... Почему не
доложил органам, что брат пытается удрать за границу? Да тебя за
недонесение!...
Я и слов таких не знал -- "недонесение". Я всю жизнь прожил в Литве и
не помню, чтоб за границу нужно было удирать. Люди хотят уехать, так что?
-- Пропитался сионистским духом! -- ярился следователь. -- Говори,
хотел уехать?
-- Так это брат хотел уехать, а не я...
-- Все вы на одну колодку сколочены! Раскрой свою гнилую душонку,
мать-перемать!...
От него воняет водкой, а я гнилая душонка... Мистерия!
Продолжалась она полгода. В камере не ругались. Там сидели
политические.
А на допросе каждое третье слово было "мать-перемать". Словно в Литву
на этот раз пришли не Советы, а банда уголовников...
Подозрения мои стали превращаться в уверенность, когда меня вдруг
вызвал начальник следственного отдела НКВД. (НКВД в это время, кажется, уже
назывался НКГБ, однако я не ощутил разницы.)
-- Ты хочешь выйти на свободу? -- спросил начальник... Так вот! 35
тысяч рублей, и завтра ты будешь на свободе... У тебя нет денег? Возьми у
отца. Найдет!.. Пожадничаешь -- переделаю твою статью с 58-12 на 58-10.
Антисоветская пропаганда и агитация. На всю катушку!.. Жадничай-жадничай!..
Банда уголовников, сказал я самому себе. Или... провокаторов?.. Я был
уверен, что на суде вся эта чушь развеется без следа. Придут мои товарищи по
подполью. Будет адвокат, в конце концов!
-- Предлагаю высшую меру! -- заявил на суде прокурор. "О чем он
говорит?" -- спросил я по-литовски. Я забеспокоился, это правда. Тон у
прокурора был недружелюбный. Но я действительно не знал этого выражения--
"высшая мера..." Никогда не слыхал. Да и забыл об этом, когда стали говорить
руководители подпольщиков гетто Михаил Эндлин, Меир Елин, писатель. |