вободиться до дневного прилива.
Весь ужас своего положения мореплаватели поняли только утром, когда
рассвело. С каждой набегающей волной корабль терся о камень и медленно
разрушался. Кругом плавали обломки киля и обшивки. Стоило ветру
чуть-чуть окрепнуть, и через двадцать минут от "Усердия" остались бы
одни щепки.
Кук послал в трюм плотника. Он опасался, нет ли в днище сквозной
пробоины. Плотник вернулся с побледневшим лицом и сказал:
- Сэр, там вода!
"Началось!" - подумали моряки, по никто не произнес ни слова.
Кук сам спустился в трюм. Ящики и пустые бочонки плавали в черной
воде, медленно, почти незримо, подымаясь.
- К помпам! - крикнул Кук и ушел в свою каюту.
Заскрипели две помпы, выливая в море мутные струи. Матросы
разделились на три команды, которые качали воду поочередно.
Пришел долгожданный дневной прилив, но не принес освобождения. Он
оказался слабее ночного и только слегка приподнял корму судна.
В шесть часов уровень воды в трюме снова начал подыматься, и
пришлось поставить третью помпу. Четвертая помпа, запасная, оказалась
испорченной. Кук приказал выбросить ее за борт.
Моряки были измучены. Команды, работавшие у помп, принуждены были
меняться каждые семь минут. Офицеры становились на место падавших от
утомления матросов и работали наравне со всеми. Никто не роптал.
Каждый чувствовал, что от этого мучительного труда зависит его
собственное спасение.
Когда стемнело, к Куку подошел Бэнкс.
- Вы надеетесь сняться со скалы? - спросил он.
- Надеюсь, - ответил Кук. - Ночью прилив будет очень высок.
- Австралийский берег находится в восьми милях от нас, - сказал
Бэнкс. - Сможет ли "Усердие" добраться до него с такой огромной
пробоиной в днище? Сейчас скала затыкает дыру, как пробка, по, когда
мы освободимся...
Кук молчал.
- В шлюпках поместится не больше половины команды, - продолжал
Бэнкс. - Остальные обречены н |