ротивником, он ждал борьбы!.. Ведь Масюре предстояло отстаивать
жизнь, свою жизнь!.. А он так бездарно сломался. Сразу. В первую же
минуту.
Разочарование было так велико, что Алексей Иннокентьевич даже и не
пытался себя утешить.
- Итак, накануне вечером вы выехали из Берлина, обычным поездом,
через Виттенберге и Людвигслуст, - продолжал он почти автоматически. -
Но есть опасение, что на вокзале будет тайная полиция, с которой вам
лишний раз не стоит тягаться. И вы сходите с поезда чуть раньше, в
Бергедорфе. Утро. Скажем, без десяти восемь. И на явках вы не имеете
права появляться до встречи на кладбище. Ясно?
- Так точно.
- А теперь в путь. Посмотрим, где вы будете болтаться эти девять
часов двадцать пять минут.
- Не очень складный вы поезд придумали, товарищ подполковник, -
пробурчал Масюра. - Вполне можно было бы выехать из Берлина утренним.
И выспался бы в постели, не сидя, и приехал бы к сроку.
- Вы обсуждаете приказ?
- Виноват, товарищ подполковник.
- Вам дали билет именно на этот поезд. Значит, так надо. Значит,
так вы в большей безопасности, может быть, даже под охраной.
- Понимаю. В кино я могу заходить?
- Куда угодно: в кино, в кафе, в пивные, в рестораны. Но я советую
обходить места, где возможны облавы. Документы у вас прекрасные,
только мало ли что почудится полиции. Вас задержат, кто придет на
условленную встречу?..
Масюра принял условия игры, и какое-то время Алексей Иннокентьевич
даже думал, что заставил его бороться. Однако скоро убедился, что это
не так. Масюра попадал во все ловушки. Он даже не пытался разгадать
их. Он был послушен - и только. Он уже смирился. Сейчас от него хотели
этой нелепой игры - и он вел свою партию, не пытаясь вспомнить, какие
детали, вытягиваемые из него Малаховым, были в здешних материалах, а
какие нет.
Малахов с трудом подавил в себе раздражение, хотя об®ективно понять
его было легко: только в эти ми |