имер прилежания.
Она вела очень тоскливую жизнь. Каждый день она чесала и пряла шерсть, ткала
пряжу и занималась рукоделием; даже в зимние месяцы ее поднимали с жесткой
постели до рассвета, чтобы она успела выполнить все свои задания. А
поскольку мачеха считала, что девушки должны получать широкое общее
образование, Юлии было велено, помимо всего прочего, выучить наизусть
гомеровские "Илиаду" и "Одиссею".
Юлия должна была также для удобства Ливии вести дневник, где
записывалось, какую она сделала работу, какие прочитала книги, какие вела
разговоры и так далее, что было для девушки большим бременем. Ей не
разрешалось заводить знакомство с мужчинами, хотя те не раз поднимали чаши в
честь ее красоты. Один юноша из старинного рода, сын консула, известный
безупречным поведением, набрался смелости представиться ей однажды в Байях
под каким-то учтивым предлогом, когда она совершала свою ежедневную
получасовую прогулку у моря в сопровождении одной лишь дуэньи. Ливия,
завидующая красоте Юлии и любви к ней Августа, отправила юноше очень суровое
письмо, где говорилось, что ему нечего и ждать какого-либо общественного
поста от отца девушки, чье доброе имя он пытался запятнать своим недопустимо
фамильярным поступком. Саму Юлию также наказали -- не разрешили выходить за
пределы сада при вилле. Примерно в это время Юлия совершенно облысела. Я не
знаю, приложила ли к этому руку Ливия, вполне возможно, что да, хотя, спору
нет, в роду Цезарей все рано лысели. Так или иначе, Август нашел египетского
мастера, который сделал ей великолепный белокурый парик, так что ее
несчастье не только не уменьшило, а, напротив, усилило ее чары -- свои
волосы были у нее не очень хороши. Говорили, будто парик сделан не так, как
обычно, на волосяной сетке, а представляет собой целый скальп, содранный с
головы дочери одного из германских вождей и пригнанный по голове Юлии; |