и, как просвещенные европейцы... вернее это относится
к одному профессору... решили и употребляем весь наш дневной
досуг на ряд научных изысканий в области монголоведения. Хотя я
и скромный представитель...
Анисимов одергивает куртку, щупает вздернутый нос и
торопливо шагает к выходу:
-- Одним словом, некогда!.. Всякому свое, обыкновенная
история... я ведь не лекцию читать, -- а нельзя -- и нельзя!..
Очень просто!..
Он спрыгивает. Звонят на станции. Поезд уходит. Дальше:
Поезд стоит в соснах. Может быть, где-нибудь -- зеленые.
Сосны шумят, трогают друг-друга -- холодно, ветер, -- соснам
тоскливо. Солдаты по пояс в снегу сбирают сучья. В теплушке
пахнет смолой, но не от ящика Будды. Женщина Цин-Чжун-Чан спит:
ее недавно, перед тем, как поезду остановиться, посетил сам
гыген. Гыген есть живое воплощение Будды: она довольна.
Профессор Сафонов слыхал это посещение. И вовсе не оттого он
говорит сердитым голосом:
-- Я могу распоряжаться собой так, как хочу. Если у меня
было желание пойти к Анисимову, разве я не могу пойти? И потом
меня возмущает ваша постоянная ложь. У меня нет к вам
доверия!..
-- Дорогой Виталий Витальевич! Прежде всего закройтесь
плотней: солдаты постоянно входят, и мы значительно подвержены
простуде. Разве можно говорить, что вы не можете распоряжаться
собой... Да, о владыка Сакия-Муни! Все делается в ваших
интересах, каждый шаг -- это моя сплошная забота, и не моя
вина, если вы ее отвергаете. Я привык к путешествиям, -- зачем
вам подвергаться ненужным опасностям? Итти вам к
большевикам-захватчикам, есть и пить их пищу?! Ведь они
насильно отправили в путь, наполненный смертью, войнами и
голодом!.. Я же -- в заботах... Вам есть пища, тепло,
любознательный разговор и женщина молодая и искусная в любви...
и не моя вина...
Профессор глядит в потолок:
-- Плохая театральная декламация...
|