ил ту
пуговицу в воду?
Масленников как-будто не услышал вопроса. Он еще какое-то время
продолжал вести нож по кругу. Маслянисто-оранжевая кожура
аккуратно укладывалась на стол и сворачивалась на нем толстой
пахучей спиралью.
-- Помнится, у твоего деда всегда водился коньяк,-- сказал он
словно бы невпопад.
Мендель сразу же отозвался:
-- Я принесу -- он там, за книгами, у окна.
Мендель хотел уже встать, но Масленников придержал его за руку.
-- Подожди. Хотя нет, принеси. Только ради Бога не подходи
близко к окну.
Мендель пошел, но Масленников остановил его снова.
-- Пойдем вместе. Ты покажешь, я сам возьму.
И вдруг, неожиданно повернувшись к Менделю, спросил:
-- Пуговица, про которую ты спрашивал,-- ты действительно сделал
бы то, что они сказали?
Мендель не успел даже слова вымолвить, как Масленников весь
как-то осунулся и потемнел лицом. Он положил руку мальчику на
плечо и, слегка прихлопывая ладонью, сказал тихо:
-- Не надо отвечать, прости. Считай, что я тебя ни о чем не
спрашивал. Раз ничего не было, то и быть ничего не могло. Это я
-- старый дурак.
Мендель молчал. Он вспоминал себя сперва там, у дома с
колоннами, потом под мостом, когда он смотрел на расходящиеся по
воде круги. Нет, никого убивать он не собирался. Он и не думал о
том, что придется повернуть ладонь в сторону каких-то незнакомых
людей. Он вообще об этом не думал, тогда он просто желал себе
смерти, себе и никому больше.
-- Так вот, братец, знай. Чтобы ни мне, ни тебе больше никогда
этим не мучаться. То, что они положили тебе в ладонь, это ничто.
Обманка. Сам посуди. Какой нормальный преступник доверит первому
встречному несовершеннолетнему мальчику какое-то страшное
оружие. Излучатель. Все это блеф. Тебя просто испытывали.
Потом... Ты же сам их... мог. То есть ты, конечно, не мог. Но
они-то обязаны мерить других по своим меркам. Так что все это
блеф, и пуговица не для убийства.
Он похлопал мальчика по плечу.
-- Мы хотели пойти пр |