и   мне
показалось, что  меня  обдало  сладким  дуновением  одуванчиков.  Я  вдруг
почувствовал себя счастливым. Не могу дать этому более глубокое объяснение
и не буду даже пытаться это сделать, потому что сейчас мне кажется, что я,
проживший всю жизнь на грани понимания чего-то, на  пути  выражения  этого
чего-то в словах, так и не сумел это сделать. Не осмелюсь  уподобить  свой
разум своему телу, он все-таки явно не столь покалечен, но в то  же  время
так же далек  от  совершенства.  Никогда  мне  не  доводилось  шагать  так
свободно, как хотелось, и никогда я не выражал в нескольких метких  четких
словах мысли, пролетавшие в  моем  сознании,  как  птица,  не  оставляющая
следов  на  небе,  как  облачко,  бросившее  тень  на  поле  и   бесследно
исчезнувшее.
     Но в тот вечер я еще не знал своей немощи. Я был опьянен собственными
чувствами и незнаком с неудачами, поэтому,  добравшись  до  дому,  заточил
себе новое перо, достал чернила (изготовленные по  старинному  рецепту  из
козлиной желчи и металлических опилок  из  кузницы)  и  на  первой  чистой
странице книги написал свои первые стихи. С восторгом  я  чувствовал,  как
плавно   льются   строки,   и   только   закончив,    ощутил    неизбежное
неудовлетворение. Перечитывая строки,  я  понял,  что  волшебство  ушло  и
момент упущен. Единственное, что я  теперь  ощущал,  -  это  всеобъемлющее
неудовлетворение;  каждое  написанное  слово  казалось  мне  лишь   слабым
отображением мысли.
                   Изгнанник я без дома и без крова,
                   Не знаю отродясь обители такой,
                   Где ждет меня приветливое слово
                   Или душа, несущая покой.
                   И только милостива ночь. Деревья кроны
                   Меня приемлют молча, без суда.
                   И нежных одуванчиков короны
                   Несут печаль мою неведомо куда.
     Видите, я уже забыл о Шеде, который всегда был добр ко мне  и  ничего
не скрывал. И пр |