и мне
показалось, что меня обдало сладким дуновением одуванчиков. Я вдруг
почувствовал себя счастливым. Не могу дать этому более глубокое объяснение
и не буду даже пытаться это сделать, потому что сейчас мне кажется, что я,
проживший всю жизнь на грани понимания чего-то, на пути выражения этого
чего-то в словах, так и не сумел это сделать. Не осмелюсь уподобить свой
разум своему телу, он все-таки явно не столь покалечен, но в то же время
так же далек от совершенства. Никогда мне не доводилось шагать так
свободно, как хотелось, и никогда я не выражал в нескольких метких четких
словах мысли, пролетавшие в моем сознании, как птица, не оставляющая
следов на небе, как облачко, бросившее тень на поле и бесследно
исчезнувшее.
Но в тот вечер я еще не знал своей немощи. Я был опьянен собственными
чувствами и незнаком с неудачами, поэтому, добравшись до дому, заточил
себе новое перо, достал чернила (изготовленные по старинному рецепту из
козлиной желчи и металлических опилок из кузницы) и на первой чистой
странице книги написал свои первые стихи. С восторгом я чувствовал, как
плавно льются строки, и только закончив, ощутил неизбежное
неудовлетворение. Перечитывая строки, я понял, что волшебство ушло и
момент упущен. Единственное, что я теперь ощущал, - это всеобъемлющее
неудовлетворение; каждое написанное слово казалось мне лишь слабым
отображением мысли.
Изгнанник я без дома и без крова,
Не знаю отродясь обители такой,
Где ждет меня приветливое слово
Или душа, несущая покой.
И только милостива ночь. Деревья кроны
Меня приемлют молча, без суда.
И нежных одуванчиков короны
Несут печаль мою неведомо куда.
Видите, я уже забыл о Шеде, который всегда был добр ко мне и ничего
не скрывал. И пр |