диной белизной, рога были ослепительно синие. Я запомнил
навсегда, как ржали единороги на бегу, как откидывали задние ноги и низко
наклоняли головы, словно хотели рогом поразить врага. Дама завизжала во всю
силу и отскочила от куста. Может быть, она кинулась к Духу, но я этого не
видел. У меня потемнело в глазах, и я не узнал никогда, чем кончилась
беседа.
- Куда ты идешь? - спросил меня кто-то с сильным шотландским акцентом. Я
остановился. Топот копыт давно умолк вдали, а я, спасаясь от единорогов,
добежал до широкой долины и увидел горы, из-за которых всходило и не могло
взойти солнце. Неподалеку, у покрытого вереском холмика, росли три сосны, а
под ними лежали большие плоские камни. На одном из камней сидел высокий
человек, почти великан, с длинной бородой. Я еще не разглядел, какие у
здешних людей лица, а сейчас понял, что они вроде бы двойные. Передо мной
было божество, чисто духовное создание без возраста и порока. И в то же
время я видел старика, продубленного дождем и ветром, как пастух, которого
туристы считают простаком, потому что он честен, а соседи по той же самой
причине считают мудрецом. Глаза у него были зоркие, словно он долго жил в
пустынных местах, и я почему-то догадался, что их окружали морщины, пока
бессмертие не умыло его лица.
- Не знаю, - ответил я.
- Тогда посиди со мной, - сказал он. - Поговорим, - и он подвинулся, чтобы
дать мне место на камне.
- Мы не знакомы, - смутился я.
- Меня зовут Джордж, - сообщил он. - Джордж Макдональд.
- О, Господи! - закричал я. - Значит, вы мне и скажете. Уж вы-то не
обманете меня.
Сильно дрожа, я стал объяснять ему, что значит он для меня. Я пытался
рассказать, как однажды зимним вечером я купил на вокзале его книгу (мне
было тогда шестнадцать лет), и она сотворила со мной то, что Беатриче
сотворила с мальчиком Данте: для меня началась новая жизнь. Я сбивчиво
объяснял, как |