иг, в мою папку, под настольные лампы, рядом с утрен-
ней газетой, между чашкой кофе и блюдцем, рядом с тюбиком зубной пас-
ты. Я достаю из кармана бумажник, и между банкнотами белеет листочек.
Я читаю и рву. Выбрасываю в помойку. Я все еще терплю и не высказываю
никаких претензий, я все еще владею собой. Мне все еще любопытно уз-
нать, что творилось в моем воспаленном мозгу в те далекие годы. Должен
же быть конец этим листочкам. В этом я уверен. Ведь я-то знаю: был им
конец.
Поздней ночью (я уже давно в постели) слышно шлепанье его босых ног
по полу. Он бродит и раскидывает листочки, исписанные беглым, нераз-
борчивым почерком. Буквы налезают одна на другую, разбросанные в бес-
порядке слова подчеркнуты жирными линиями. Мы молчим, как заведено у
нас. Он ежедневно выгребает листочки из пепельниц и из корзины для бу-
маг.
Но вот листочков становится все меньше и меньше. Однажды утром я
обнаружил на своем столе лист бумаги с одной-единственной строкой, он
явно пытался подделать мой почерк. На следующий день - новая подделка,
более аккуратная, и тоже на отдельном листе:
"А цветы заполняют все комнаты...
А небеса начинают хмуриться..."
Мое терпение лопнуло. Я взбунтовался. Я ворвался в его комнату. Он
сидел и старательно переписывал одну и ту же строчку. Я собрал все ма-
ленькие блокнотики и изорвал их у него на глазах. Я вытащил цветы из
всех ваз, свалил их в кучу на коврике перед входной дверью и велел ему
убрать все это.
Я сказал ему: "Эти игры кончились".
Он забрал цветы, чтоб схоронить их на соседнем поле. Он ушел и не
вернулся. Исчез на три дня. На второй день я начал негласные розыски
по всему городу. (В доме за это время все успело покрыться пылью.
Грязной посудой была завалена вся раковина.)
Через три дня под вечер он явился, загорелый, его одежда пахла по-
лем. Я не выказал гнева. Усадил его перед собой. Где он был? Что де-
лал? Почему сбежал? Ночевал в поле, неподалеку от |