завистники, халтурщики и пьяницы, самолюбивые
ничтожества!.. Да-да, вы правы, я увлекся, это была моя очередная роль. Роль
рассказывающего о роли, такое бывает. Я сейчас скажу может странное, но все
что я говорю, это тоже роль. И то, что говорю, и то что сейчас скажу. Роль
на роли сидит и ролью погоняет. Меня. Как я страдаю от этих ролей! Из-за них
умерли мои родители, из-за них я никогда не имел друзей. С работы меня гнали
в первый же день, даже пьяницы не хотели со мной пить! 0дин раз в жизни я
проработал три дня. Устроился звонарем в церковь. Три дня разглагольствовал
на колокольне, пока не спустился и понесло. Стал вдруг Джордано Бруно и
такого наговорил! Потом стал изгонять менял из храма, а когда выгнали меня,
то пошел на кладбище, выворотил тяжелый крест и ходил с ним по улицам,
спрашивал, где Голгофа и легионеры. Мне плевали в лицо, били, оскорбляли, я
прощал их, я любил их! Меня отвели в участок, пороли, требовали отречения,
но я был Иисусом, я смиренно улыбался и кивал головой, прощал их, любил их,
призывал возлюбить ближнего. Они выбросили меня полумертвого и я выл, потому
что стал раненным волком. В каком-то кабаке стал баптистским священником и
начал проповедовать среди ямщиков. Диких, кондовых мужиков. Не умер только
потому, что стал Кощеем Бессмертным. Потом был землей. Черной, отдохнувшей,
весенней землей, готовой взорваться огнем всеразличной зелени. Мощные ноги
хмурых быков упираются, вгрузают в меня, таща огромный плуг. Потом идут
поющие девушки, в своей легкости похожие на бабочек, омывают раны земли
зерном, спелым, налитым, золотым зерном. И небо, синее-синее, и ветер,
нежный как мать и я, чувствующий шевеление зерен, пробивающихся сквозь мою
кожу. Или быть воробьем. Маленьким пушистым комочком с лапками-спичками,
порхать по дворам, остерегаясь котов, зимой прятаться в глубине соломенной
крыши. На улице мороз, вьюга, ветер воет, а здесь тепло, темно, затишно.
Вор |