,
сидим и пишем стихи, всё своим дамам сердца посвящали. Так ведь, представь
себе, бывало, так у меня складно выходило, что Блок завидовал.
- Неужели завидовал? - удивлялся Колька.
- Да. А вот теперь совсем не могу писать - разучился.
- А я ведь с вами, Виктор Николаевич, как раз об этом и хотел поговорить,
- деликатно вставил Цыган.
Завшколой удивленно взглянул.
- Ну-ну, говори.
Колька помялся.
- Да вот тоже, вы знаете, попробовал стишки написать, принес показать
вам.
- Стишки? Молодец. Давай, давай сюда.
- Они, Виктор Николаевич, так, первые мои стихи. Я их о выпуске
стенгазеты написал.
- Вот, вот и хорошо.
Тон заведующего был такой ободряющий и ласковый, что Колька уже совсем
спокойно вытащил свои стихи и, положив на стол, отошел в сторону.
Завшколой взял листочек и стал читать вслух;
Ура, ребята! В нашей школе
Свершилось чудо в один миг.
И вот теперь висит на стенке
Своя газета - просто шик.
Прочтя первый куплет, Викниксор помолчал, подумал и сказал:
- Гм. Ничего.
Колька, чуть не прыгая от радости, выскочил из кабинета.
В спальню он вошел спокойный.
Ребята по-прежнему сидели у печки. При его входе никто даже не оглянулся,
и Кольку это еще больше обозлило.
- Ладно, черти, узнаете, - бормотал он, укладываясь спать.
* * *
Через пару дней Шкида действительно узнала Громоносцева.
- Ты видел, а?
- Что?
- Вот чумичка. Что! Пойди-ка к канцелярии, Позек-сай, газету выпустили
школьную. "Ученик" называется.
- Ну?
- Ты погляди, а потом нукай. Громоносцев-то у нас...
- Что Громоносцев?
- Погляди - увидишь!
Шли толпами и смотрели на два маленьких листика. Четвертую часть всей
газеты занимал заголовок, разрисованный карандашами.
Читали напечатанные бледным шрифтом статейки без подписи о методах
воспитания в школе, потом шмыгали глазами по второму листку и изумленно
гоготали:
- Ай да Цыган! Лов |