ика
красивым быть не обязательно. Мамке моей нужен мужик
авторитетный. Чтоб глянул, сверкнул глазами - и все. Она
сама мне так объяснила. Понимаешь?
- Не совсем.
- А я понимаю мамку. Очень хорошо понимаю.
Арусс слушал этот голос. Дышал рыжей макушкой своего
малыша. Дышал до спазмов в горле и в сердце. Душа его пела
и плакала. И он боялся, что смятение его души почувствует
мальчишка. На счастье, душа ребенка пребывала пока еще в
стесненном состоянии, и доступны ей были лишь те сигналы
извне, которые она ждала и хотела услышать.
- Слушай, я тебе еще кое-что хочу сказать напоследок.
- Говори, слушаю тебя.
- Я хотел заложить тебя Морфию. Он ведь мне дядя, мамкин
брат, и ко мне хорошо относится. Матери помогает. Я и
хотел... Если его арестуют, то все пропало.
- Что все?
- Все его богатство накроется. А он обещал, когда
постареет, все свои деньги мне отдать.
- И ты возьмешь?
- А ты бы не взял?
- У Морфия не взял бы...
- Так ты приехал, чтобы арестовать его?
- Я никогда никого не арестовываю. Тюрьмой, наказанием
ничего не исправить в человеке.
- Значит, ты не тронешь Морфия?
- Нет. - Арусс наклонился и, глядя в глаза Мака,
спросил: - Ну и почему ты не заложил меня Морфию?
- Он бы тебя убил. А я против убийств.
- Я тоже против убийств. - Арусс поднялся и вздохнул. -
Ну что, прощай и не поминай лихом. Помни меня, малыш, и не
обижай мать.
- Постараюсь, - ответил Мак и шмыгнул носом.
- Будь счастлив, перебежчик!
- Почему ты назвал меня перебежчиком?
- Да так, вспомнилось кое-что. Однажды одной женщине
приснился, а у другой родился один и тот же ребенок. Он как
бы перебежал от одной к другой. То был мой сын. Ты мне
напомнил его. Понимаешь?
Арусса разбудил телефонный звонок. Звонила жена Коляни.
"Несусветная женщина", как прозвал ее сам Коляня, разбудила
ни свет ни заря! И чего ради? Ну, не ночевал муж дома. Он
художник. Ему свободы хочется. А тут контроль... Арусс
т |