лся и зааплодировал.
Затем взглянул на своего помощника справа, пригласив того оценить искусство
мальчугана, тот немедленно присоединился к аплодисментам. Потом мистер Шульц
поманил к себе пальцем и вот там, у машины, с одной стороны - аудитория
мальчишек, сгрудившихся в отдалении, с другой - дверца "Паккарда", я увидел
лицо повелителя и его руку, вытащившую из кармана, толщиной в ломоть хлеба
пачку банкнот. Он отделил одну, десятидолларовую, и протянул мне. И пока я
таращился на невозмутимого Александра Гамильтона в овале 19-го века, я в
первый раз услышал характерную хрипотцу гулкого голоса мистера Шульца, думая
в тот момент, что картинка на купюре ожила и говорит со мной, пока, наконец,
не привел себя в чувство и не осознал, что слышу великого гангстера моих
грез. "Толковый парнишка!" - сказал он, как бы делая вывод. Затем рука
убийцы снизошла до меня, как скипетр державной власти, мягко коснулась моих
щек и подбородка, горячая ладонь слабо похлопала по шее. Спина Голландца
исчезла в темноте пивного склада, тяжелые ворота закрылись, лязгнула
щеколда.
То, что случилось сразу после этого, показало мне последствия
переворота в моей судьбе: ребята немедленно окружили меня и уставились на
свежую "десятку" в моей руке. До меня дошло, что осталось несколько секунд
до того, пока эта бумажка не будет принесена в жертву клану: кто-нибудь
что-нибудь скажет, другой вцепится мне в плечо, ярость и унижение вспыхнут
одновременно, коллектив бросится на дележку богатства, заодно преподавая
всем урок, возможно, для убедительности, чтоб не задавался, расквасят мне
нос.
- Смотрите, - сказал я, складывая купюру вчетверо, на самом деле
прикрывая ее ладонью сверху, потому что перед самой атакой, они бестолково
сгрудились вокруг меня, телами занимая свободное пространство, сложил ее еще
раз длину и еще раз в ширину, когда она уменьшилась до размеров почтовой
марки, я по |