рс уикли". Как потом выяснилось, на
войне он не был
и пороха не нюхал. Он просто собирал наброски, которые присылали с войны другие
художники, и
делал с них гравюры в своей мастерской на Четырнадцатой улице. Само по себе это,
конечно, не
было преступлением. Но когда люди восхищались его работами, думая, что они
выполнены под
обстрелом, он не говорил им, что единственные враги, которые когда-либо его
обстреливали, - его
кредиторы. Гарри обожал дурачить людей и врал просто так, из любви к искусству.
Предки Уилрайта
в течение почти двухсот лет были церковными проповедниками, холодно вещавшими с
амвонов, и я
никогда не поверю, что поза иронического превосходства, которую принял Гарри, не
была в какой-то
степени конечным выражением снобизма его новоанглийских предков.
В противоположность Гарри, холодное несогласие Мартина, его диссидентство
были честными,
чистыми и глубоко типичными для всего его поколения. В Мартине чувствовалась
цельность. Когда в
его глазах появлялось выражение раненого зверя, было очень трудно отделаться от
впечатления, что
тот же взгляд выражает безумную надежду, что пройдет секунда и мир изменится,
оправдав
возложенные на него ожидания. Мне стало казаться, что, относись я к Мартину
искренне, я
доверился бы его цельности и честности и хорошенько бы обдумал его слова об
отце. Мне следовало
действовать конфиденциально, основываясь на том, что я знал лично, и на том, что
говорил мне сам
Мартин, соблюдая при этом этику профессии, которой мы оба служили. По правде
говоря, я нюхом
чую интригу любой истории. Если вы не обладаете таким нюхом, то обратитесь к
кому-нибудь, кто
будет готов заложить душу, лишь бы вы подольше были лишены чутья на сенсацию.
Так и я решил
не говорить пока с Гарри на интересующие меня темы, а проверить оригинальную
гипотезу. Что вы
станете делать, если захотите узнать, жив ли тот или иной человек? Правильно. Вы
пойдете в морг.
Глава пятая
|