дал, как я схватил в
объятия своего друга по несчастью. Тогда, во время заключительного
странствия на полуразрушенной "Электре", я привязался к Феликсу душой.
Его неожиданное появление всколыхнуло, встревожило, взорвало мою
память о невозвратном прошлом и несбывшихся надеждах. Мимоходом я
взглянул на директора с укором: как же это он опростоволосился,
нарушил священную заповедь санатория - не тревожить покой пациента
тяжелыми воспоминаниями. Но эта по сути мелкая мысль тут же
испарилась, когда я вглядывался в лицо Феликса, искренне радуясь
встрече.
Хитрый директор стоял в стороне с невинными глазами.
- Я думаю, Грегор, что вам не помешает прогулка с вашим Другом в
окрестностях нашего заведения. Покажите ему нашу маленькую империю.
Возможно, у нашего гостя появится охота остаться у нас на какое-то
время. Ему это будет весьма и весьма полезно. Хочу еще сказать, - тут
лукавец понизил голос до проникновенного полушепота, - что вы, Грегор,
совершенно здоровы, и если после нашего разговора решите оставить
санаторий, я не смогу оправдать ваше решение никакими соображениями.
В последний раз мы с Феликсом виделись в навигационной кабине
"Электры". Когда спасатели проникли в поврежденный корабль и мы
подверглись врачебному осмотру, у Игоря и Феликса обнаружились опасные
внутренние кровоизлияния. Их, не откладывая дела в долгий ящик,
отправили в реанимацию Лунного медицинского комплекса. Меня же
напичкали снотворным столь основательно, что я проснулся через три
недели в оздоровительной клинике Главного Тибетского космодрома.
Несколько дней после пробуждения я испытывал странную оглушенность, а
после недельного, всестороннего, по-моему, излишне тщательного
обследования я был выдан телевизионщикам и журналистам.
Я вовсе не сержусь на них. Их профессиональное занудство называется
долгом. Они обязаны спрашивать, информировать, осв |