- страшно?
- Разумеется, Лена. Война есть война, она по сути своей и грязна, и
страшна. -
Некрасов пожал плечами. - Но все же я не понял, о чем ты спрашиваешь.
- Так, ни о чем... - Они шли по темной боковой аллее. - Я слышала недавно
про атаку
кавалергардов. Юрий, я довольно много думала... Можно задать тебе один вопрос?
- Разумеется.
- Юрий, почему ты не кавалергард? Ведь ты очень легко мог бы, я думаю,
добиться
зачисления.
- Да, я полагаю, что это не было бы для меня очень сложным, - снова пожав
плечами,
холодно ответил Некрасов.
- Но тогда - почему?
- Но, Лена, не всем же быть в кавалергардах. Кто-то должен служить и в
кавалерии. Чем
я лучше других?
Некрасов менее всего подозревал о том, какая бездна его гордыни разверзлась
перед
Леной в этих спокойно произнесенных словах, как ему представлялось, достаточно
верных, но
все же сказанных только аая того, чтобы не вдаваться в дальнейшие объяснения.
Службу в
обычной кавалерийской части в корпусе Эрдели Юрий предпочел не случайно.
Напротив, он
воплотил в этом выборе свое понимание дворянской чести, в котором самой высокой
привилегией был добровольный отказ от по праву принадлежащего. Но говорить об
этом
бессознательно представлялось Юрию шокирующе невозможным. Эту черту его
характера,
пожалуй, смог бы объяснить Лене Вишневский, рассказав об одном с юнкерских
времен
запомнившемся ему эпизоде. Это был спор, завязавшийся в свободный вечерний час
за
глинтвейном. Речь шла о дуэлях. Сосед Вишневского по дортуару, Миша Яковлев, не
без
рисовки рискнул назвать поединок "средневековым предрассудком" и, не спеша
прихлебывая
горячий напиток, смаковал теперь одновременно с глинтвейном вызванную бурю. "Мы
-
профессиональные солдаты, а не профессиональные гладиаторы!" - "Яковлев прав!
Этот
средневековый атавизм противоречит духу армии. Дух армии - дисциплина и система,
а это -
самость времени, когда война не знала системы и не решалась дисциплиной |