жие, а оно не отвечает нам взаимностью. И еще он добавил бы:
«Благодарю за службу».
Я выключаю верхний свет.
Объявляю: «Приготовиться к отбою».
– ОТБОЙ!
Взвод падает на сотню шконок.
Внутри меня – холод и одиночество. Но я не одинок. По всему Пэррис-Айленду нас
тысячи и тысячи. А по всему свету – сотни тысяч.
Пытаюсь заснуть...
Лежа на шконке, притягиваю к себе винтовку. Она начинает со мной разговаривать.
Слова вытекают из дерева и металла и вливаются в руки. Она рассказывает мне, что
и как я должен делать.
Моя винтовка – надежное орудие смерти. Моя винтовка – из черной стали. Это наши,
человеческие тела – мешки, наполненные кровью, их так легко проткнуть и слить
эту кровь, но наши надежные орудия смерти так просто не испортить.
Я прижимаю винтовку к груди, с великой нежностью, будто это священная реликвия,
волшебный жезл, отделанный серебром и железом, с прикладом из тикового дерева, с
золотыми пулями, хрустальным затвором и бриллиантами на прицеле. Мое оружие мне
послушно. Я просто подержу в руках Ванессу, винтовочку мою. Я обниму ее. Я
просто чуть-чуть ее подержу... И, докуда смогу, буду прятаться ото всех в этом
страшном сне.
Кровь выплескивается из ствола винтовки и заливает мне руки. Кровь течет. Кровь
расплывается живыми кусочками. Каждый кусочек – паук. Миллионы и миллионы
крохотных красных паучков ползут по рукам, по лицу, заползают в рот...
Тишина. И в этой темноте сто человек, как один, начинают читать молитву.
Я гляжу на Ковбоя, затем – на рядового Барнарда. Они все понимают. Холодные
оскалы смерти застыли на их лицах. Они мне кивают.
Новоиспеченные солдаты морской пехоты из моего взвода лежат по стойке «смирно»,
вытянувшись горизонтально на шконках, винтовки прижаты к груди.
Солдаты морской пехоты застыли в ожидании, сотня оборотней-волчат с оружием в
руках.
Я начинаю читать:
Это моя винтовка.
Много таких, как она, но именно эта – моя...
Личный счет
Я вид |