Книга "Звёзды над Самаркандом» («Молниеносный Баязет» книга 3. rtf)", Бородин Сергей Петрович

Краткое описание/вступление:

и  караванами  купцы  Мавераннахра  —  самаркандцы,
бухарцы.
     Древний  Сивас  на  своем  веку  насмотрелся  на  всяких  властителей
вдосталь,  много претерпел тяжких бедствий,  нашествий,  разорений. Знавал
прославленных тиранов и  владык,  но знавал и  мудрецов и  зодчих.  Слышал
грохот  нетерпеливых  разрушений  и  галдеж  грабежей,   но  взирал  и  на
молчаливый труд созидателей. Тяжелые камни нынешних стен, гладко отесанные
стародавними каменотесами,  прежде  были  стенами других  домов  и  храмов
богатой,  крепкой  Себастии,  города  могущественной Византийской империи,
владевшей в  те  века десятками таких городов,  богатых и  знатных.  Но  и
государства   дряхлеют,    и   ныне   под   стенами   великого,    вечного
Константинополя,  у  самых ворот священного Царьграда,  стоит Молниеносный
Баязет,  замахнувшись кривым ятаганом над самым сердцем Византии,  готовый
ударить и рассечь сердце, царственно бившееся тысячу лет.
     Древний Сивас видел,  как на  смену византийцам и  строгим сельджукам
ввалились сюда  монголы,  камень по  камню  разметали храмы,  жгли  костры
внутри  дворцов,  а  колодцы,  вырытые еще  вавилонскими рабами,  завалили
телами мирных людей.  Но  город  пережил монголов,  из  разметанных камней
сложил новые стены и опять поднялся,  как и после прежних бедствий,  когда
те же стены были развалены и жизнь в них погашена. Но камни остались.
     Руки уцелевших обитателей опять сложили стены из  старых камней,  под
новыми кровлями снова затеплилась жизнь.  И новые здания из старых тесаных
камней,  кое-где  надколотых  и  щербатых,  порой  повторяли  облик  былых
городских домов — снова поднимались полукруглые ниши и карнизы над окнами,
и окна зарешечивались витыми по-византийски,  коваными прутьями, и там, за
этими решетками,  снова,  как бывало, пламя очага или мерцание светильника
озаряло усталых людей и  неустанных детей.  Уже не византийский,  но снова
живой,  уже не Себастия,  а Сивас,  но живой,  сколько бы н