но она весело отстранила их свободною левою рукою и крикнула, все еще пятясь к
лестнице:
- Нет, нет, я отдам ее, когда у нее будет новое платье, длинное и пестрое,
как у
императрицы. Пусти меня, Цецилия, а то упадешь, как недавно проказник Никон.
При этих словах она дошла до первой ступеньки, быстро обернулась и
загородила
протянутыми руками выход на узкую лестницу, на которой стоял Ермий и, разинув
рот, глядел
вверх на это веселое зрелище.
Собираясь уже сойти, Сирона заметила его и испугалась. Но, увидя, что
анахорет от
смущения не нашелся даже ответить на ее вопрос, что ему нужно, она опять весело
рассмеялась
и крикнула вниз:
- Иди, иди! Мы ничего тебе не сделаем; не правда ли, дети?
Между тем Ермий собрался с духом и объяснил, что желает видеть сенатора,
после чего
Сирона, смотревшая с удовольствием на статного и сильного юношу, предложила
проводить
его.
Петр в то время беседовал со своими взрослыми старшими сыновьями.
Оба были красивые и видные мужчины; но отец был выше их ростом и
необыкновенно
широкоплеч.
Пока сыновья говорили, он поглаживал свою короткую седую бороду и не
поднимал глаз,
мрачно и сурово, как могло показаться на первый взгляд; но, присмотревшись
пристальнее,
всякий заметил бы, что нередко довольная, но, впрочем, также порой и какая-то
горькая улыбка
играла на губах этого умного, деятельного человека.
Он был из тех людей, которые умеют играть со своими детьми, точно молодая
мать, и
принимать к сердцу чужие страдания как свои собственные, однако при всем том
глядят так
мрачно и говорят так резко, что их понимают и не боятся только те, которые
вполне с ними
сблизились. Точно что-то терзало душу этого человека, который владел, пожалуй,
всем, что
нужно для человеческого счастья.
Не будучи неблагодарным, он, однако, сознавал, что мог бы достигнуть
большего, чем
даровала ему судьба. Он остался каменотесом, но сыновья его с успехом кончили
учение в
хорошей |