м? Она
что-нибудь передавала?
Ари почесал подбородок, словно что-то обдумывая.
- Подожди...
- Не тяни, Ари! Я уже несколько месяцев без писем...
Ари вздохнул и достал конверт, который Давид тут же выхватил у него из
рук.
- Я его спрятал в прорезиненном пакете. Когда плыл сегодня ночью, только о
том и
думал, что ты свернешь мне шею, если оно промокнет.
Давид уже ничего не слушал. Он поднес листок к самым глазам и при тусклом
свете читал
слова женщины, тоскующей без него, своего возлюбленного. Затем сложил листок и
осторожно
спрятал в нагрудный карман, чтобы читать его еще и еще, потому что пройдут,
может быть,
месяцы, прежде чем она сможет отправить ему новое письмо.
- Как она там? - спросил Давид.
- Иордана? Иордана - это Иордана. Такая же дикая и красивая, так же тебя
любит. Не
пойму, чего моя сестра нашла в тебе такого?
- А как отец, мать, братья, как ребята из Пальмаха, как...
- Постой, погоди минутку. Я ведь не убегаю. Давай по порядку.
Давид вновь достал письмо и перечитал его. Оба молчали. Они смотрели в окно
на
крепостную стену через дорогу.
- Как дела дома? - тихо спросил Давид.
- Дела дома? Как всегда. Бросают бомбы, стреляют. Никаких изменений. Такие
же дела,
как всегда, с той поры, когда мы были детьми. Это никогда не меняется. Каждый
год мы
оказываемся в положении, из которого, кажется, уже не выбраться. Затем наступает
новый
кризис, еще хуже прежнего. Дома все, как было, - сказал Ари, - только на этот
раз будет
война. - Он положил руку на плечо друга. - Мы все ужасно гордимся тем, что ты
тут сделал в
Караолосе.
- Я сделал все, что в моих силах. Но метлы - это все-таки не оружие, с ними
солдат не
обучишь. Палестина для этих людей - что Луна. Они ни на что уже не надеются.
Ари, не хочу,
чтобы ты ссорился с Мандрией. Он хороший товарищ.
- Не могу переносить этот покровительственный тон.
- У нас без него и его греков ничего не получитс |