Книга "Арбат, режимная улица", Ямпольский Борис

Краткое описание/вступление:

вался, отфыркивался, трясся седой гривой над краном, 
пофыркивая, визжал в брызгах ледяной воды. На конфорке шкварилась его 
сковородка, всегда одно и то же, изо дня в день, из года в год, всю жизнь - 
картошка на маргарине. И, позавтракав, Бонда Давидович стучался ко мне, 
молитвенно складывая ручки и, кивнув на телефон, говорил:

- Позвольте, одну гамму.

И начинались длительные, энергичные, напористые переговоры с музыкальной 
командой.

- Ты можешь делать кого-чего, - кричал он в телефон, - подражать кого-то при 
наличии ударных инструментов?

Он выслушивал ответ.

- Костя-тромбонист? Нет, он много пьет, и у него не хватает дыхания!

Он снова слушал ответ.

- А кто дает темп? Мы или жмурики?

Разговор о жмуриках шел каждый день, и я тоже понимал, что если впереди жмурик -

это дороже, если же ведут лабухи, то похороны идут со скоростью 50 километров в

час и такса дешевле.

Отговорив, Бонда Давидович иногда сообщал мне:

- Сегодня иду в оперу. Ведь у меня совершенный слух. Какое удовольствие 
услышать, как сфальшивит флейта! Ведь вы этого не понимаете.

Бонда Давидович не участвовал ни в революциях, ни в бунтах и вообще жил вне 
времени и пространства. Ему было все равно - была Великая Октябрьская революция

или нет, прошли ли нэп, коллективизация, индустриализация и репрессии 1937 года.

Даже Отечественная война задела его только крылом: 16 октября сорок первого года

он был все-таки взят на земляные рубежи под Нарой. Но 16 октября ушло, и он 
снова вернулся к кларнету, и жизнь его теперь отличалась от прежней только тем,

что за игру на похоронах он получал не деньгами, а сахаром или крупой, или в 
крайнем случае хлебными или мясными талонами, на которые по знакомству получал 
красную икру. А похорон было очень много, больше, чем когда-либо за всю его 
долгую жизнь.

Бонда Давидович никогда не читал газет, разве только если в "Советском 
искусстве" раз в году напишут о халтуре и встретятся знакомые фамилии. Но и 
тог