тно маячил маленький садик - плиты патио,
бордюры, яркая рама с вьющимися растениями. Там была настоящая помойка, свалка
строительных отходов, судя по мусору, который мы выгребли оттуда в выходные
после ее
вселения. Тогда тоже стояло лето, правда, и вполовину не такое знойное. Денег
нанять
помощников у нее не было, и она созвала друзей - велела тащить все: и пиво, и
съестное, и
всякие там мотыги-лопаты. Мы выгребли два полных чана мусора. Лили в это время
висела в гамаке, привязанном к бельевой веревке и кусту бузины у задней двери,
и, как
только она начинала плакать, тот, кто проходил мимо, останавливался и качал ее.
Обедали мы стоя, поедая всухомятку хлеб с сыром и салями. Пол сказал, что это
похоже
на кадры дурной итальянской кинокартины: пот льется, солнце печет, а ты
возделываешь
землю и рад-радешенек. Такие дни запоминаются как ключевые вехи в истории
поколения.
Где все эти люди сейчас? Преуспевают, наверное, так что могут позволить
себе
садовников. Мне они были симпатичны, хотя дружила с ними больше она, чем я.
Видятся
ли они теперь? Обмениваются ли поздравительными открытками на Рождество? Она о
них ничего не рассказывает, по крайней мере насколько я помню. Впрочем, теперь
она
вообще мало о ком говорит, за исключением, разумеется, Лили, а также Пола, а в
последнее время и Майкла. Наверно, если б мне понадобился кто-нибудь из них, я
смогла
бы найти в телефонной книге их номера. Интересно, в каком возрасте начинаешь
искать в
телефонной книге не столько друзей, сколько знакомых?
Я начинаю чувствовать действие водки - первые красноречивые признаки
накатывающей слезливости - как червяк на дне бутылки с мексиканской настойкой. В
Амстердаме сейчас почти три часа ночи, там я давно бы уж вырубилась. Сумрак
ночи.
Выключив свет, я поднялась наверх.
Комната Анны выглядела пугающе прибранной - кровать застелена, покрывало не
смято. Чистота выглядела даже преднамеренной - так оставляют комнату, когда,
пакуя
в |