еремониальные поздравления. Потом, в уединении квартиры-офиса Чарли, наверху,
под медным куполом, в который часто ударяли молнии, Итало устало опустился в
глубокое кресло.
Нигде в мире больше не найти такого вида, как из окон у Чарли. А кто купил
ему
эту роскошь? Чьи кровные денежки легли в основу операций, которые принесли такую
прибыль? Итало не обращал внимания на праздничный гул внизу, его рассеянный
взгляд блуждал, словно весь его мир потерпел крушение в одночасье.
Эдвардианская элегантность нарядного костюма, белый галстук - нелепо
смотрелись в безжалостном свете, заливающем квартиру на сто тридцатом этаже.
Воздух, прозрачный после дождя, превратил южные и западные окна в
флюоресцентные лампы, высвечивающие каждую соринку, каждую мелочь.
Это не страх, нет, убеждал себя Итало. Страх он видел на лице Чарли - это в
порядке вещей. А сам он испытывал только ярость - от своей уязвимости в
вознесенной в небо башне Эль Профессоре.
Итало часто задумывался, достаточно ли безопасна для него резиденция на
Доминик-стрит, приземистая, такая близкая к грязи и запахам улицы. Сейчас он
сказал
себе с той неумолимой прямотой, с которой всегда относился к себе, что, когда за
тобой приходит смерть, и сто тридцать этажей над землей не защита. Все равно как
жениться, чтобы защитить свой тыл, - так делают сицилийцы: женщина варит твою
похлебку, греет тебе постель, вынашивает твоих ребятишек... Какая глупость!
В браке заложено то же вероломство, что и в цитадели на сто тридцатом этаже.
Не
то, чтобы он не завидовал Чарли из-за этого - так можно внушить себе, что занял
место в мире небожителей.
Итало всегда питал слабость к небу. Отец дал ему имя в честь бравого красавца
авиатора Итало Бальбо, любимца Муссолини, доблестно уморившего газовыми
бомбами тысячи эфиопов, полуголых туземцев, вооруженных копьями и дротиками. В
1930 году Бальбо повел эскадрилью скоростных гидросамолетов "Савойя-Марчетти" на
Америку, чтобы утвердит |